Персональный ангел
Шрифт:
Дверь за ней закрылась. Приходченко бросил на стол идиотскую лупу и посмотрел на Скворцова.
– Она узнала о новом клиенте?
– Полчаса назад.
– Что-нибудь говорила?
– Ругалась. Он ей не нравится.
– Пусть понравится. На нее весь расчет. Она будет держать вас в курсе всех дел, только если его окружение будет ей доверять. Вы же говорили, что в отношениях с людьми ей нет равных.
– Так и есть.
– Так пусть она работает с его окружением как можно больше и как можно быстрее начинает. Если ее допустят непосредственно к нему, считайте, что мы выиграли.
– Ну, это вряд ли. Сами понимаете,
– Мы поможем. Если кто-то будет мешать, мы его спокойненько уберем, а ее надо по возможности продвинуть поближе. Хорошо бы в постель к нему пристроить.
– Я вам говорю, что он ей совсем не нравится! А она не проститутка и не нищенка, чтобы внезапно начать спать с деньгами! Так что выбросите это из головы – спать с ним она не станет.
– А что это вы так разгорячились? Сами небось не прочь? Или уже? Или жалко девочку, умницу и красавицу? Служенье муз не терпит суеты, милейший, а уж тем более служение политике. Так что действуйте, как договаривались, да смотрите, чтобы не мешал никто, особенно второй. И звоните, звоните чаще, держите нас в курсе! И не суетитесь, поспокойнее, без нервов, ей-богу!..
– Ладно, хоть бога-то всуе не поминайте…
В субботу Катерина встала поздно. Родители никогда не будили ее по выходным, зная, что, разбуженная раньше срока, Катерина будет все утро злиться и ныть, как надоедливая осенняя муха, готовая в любую минуту то ли укусить, то ли впасть в спячку. Поэтому когда она спускалась из своей “светелки”, как называла второй этаж Марья Дмитриевна, ее мать, завтрак был уже давно съеден и забыт и родители садились во второй раз пить кофе.
Почему-то, во сколько бы Катерина ни встала, она всегда попадала именно к этому моменту и радовалась, как маленькая, упоительному запаху кофе, и зычному отцовскому басу, и клацанью собачьих когтей по деревянным полам, и легкому, интеллигентному перезвону чашек, взятых по случаю субботы и хорошего настроения из бабушкиного дрезденского сервиза.
Ах, как это было здорово – проснуться субботним сентябрьским утром на даче и смотреть, как, отражаясь от чего-то за окном, плещется на потолке жидкое пятно света – напоминание об уходящем лете, и как прижимается к стеклу разноцветная ветка клена, а за ней виден кусок неба, такого синего и осеннего, что оно кажется ненастоящим, и слушать, как внизу, на кухне, родители негромко переговариваются о чем-то, и отец очень старается говорить тихо, но все равно гудит гулким басом, как из бочки.
Когда-то он специально учился так говорить, чтобы было слышно во всей аудитории, до самого последнего ряда.
Шлепая босиком в ванную и ежась от радостного и прохладного ощущения гладкого деревянного пола под ногами, Катерина продумывала план на день.
– Есть ли у вас план, мистер Фикс? – спросила она свое отражение в зеркале, выдавливая на щетку зубную пасту. Катерина любила мультфильмы. – Да у меня три плана!
Нужно будет дочитать до конца документальную эпопею под названием “Как я стал олигархом. Несколько эпизодов из жизни Тимофея Ильича Кольцова”. Еще нужно помыть машину и хитростью и лестью заставить отца прочистить карбюратор – ее “девятка” уже с неделю упорно глохла в пробках, и Катеринины подозрения пали именно на карбюратор. Еще нужно изобразить что-нибудь необыкновенное на обед, к которому скорее всего приедут сестра Даша, зять Митя и племянница Санька.
Еще хорошо бы “познать самое себя”, как называла моменты долгих дочкиных раздумий Марья Дмитриевна, и выстроить свое отношение к проблеме Тимофея Кольцова и работы на него.
Что-то странное было в том, как вчера вели себя начальники, как переглядывались и темнили. И решение они приняли без нее. Зачем? Она – доверенное лицо, третий человек в бизнесе, глупо думать, что они хотят ее обойти, им без нее не справиться. Тогда что?
– Катерина! – заорал снизу отец, радуясь возможности продемонстрировать свой необыкновенный бас. Очевидно, они услышали, как она шлепает по полу. – Кофе готов. Давай!
– Я даю! – закричала в ответ Катерина. – Умываюсь!
И совсем близко, у лестницы, раздался звучный голос матери:
– Почему в этой семье никто не может говорить потише?
В этой семье действительно никто не мог говорить тихо – все орали. И не по злобе душевной, а в силу темперамента и традиций. Митя, Дашин муж, долго не мог привыкнуть – ему казалось, что все Солнцевы вот-вот подерутся, а они даже не понимали, что его удивляет. Всю жизнь все они громко разговаривали, смеялись от души и от души же ругались. Правда, справедливости ради надо сказать, что ругались они редко. Сколько помнила себя Катерина, столько помнила бурные кухонные обсуждения каких-то научных проблем, которые родители вели каждый вечер. Бабушка, нежнейшее, добрейшее, возвышенное создание, время от времени пыталась их урезонить – пожалейте детей, расскажите им за ужином про курочку Рябу или Спящую Красавицу.
А родители продолжали рассказывать о том, почему никогда не упадет Пизанская башня, какое сечение у пирамиды Хеопса, куда девались сокровища майя, отчего, собственно, отрекся Галилео Галилей и по какому принципу расположен каскад фонтанов в Петергофе.
Первого сентября на первом в своей жизни уроке Катерина прочитала букварь от титульного листа до фамилий корректоров и редакторов и со скуки затеяла драку с соседом.
Так началась для нее школа и так продолжалась все десять лет.
Воспитанная в обстановке абсолютной и безграничной свободы, при которой они с Дарьей всегда имели право на собственное мнение, неизменно уважавшееся и родителями, и бабушкой, Катерина не могла понять, почему после школы нужно непременно идти собирать макулатуру. Ведь все равно макулатура сгниет в сарае за школой! Это все знают… А времени нужно потратить массу.
Или зачем наизусть заучивать обязанности дневального по роте, когда понятно, что дневальными по роте им с сестрой не быть никогда.
И зачем читать глупые и плохие книги, да еще высасывать из пальца какие-то сверхидеи, когда можно читать умные и хорошие и из пальца ничего не высасывать?
Десять лет Катерина провела в легальной оппозиции к системе среднего образования. Родители делали все, чтобы поддержать ее с Дашкой и в то же время не дать их оппозиции превратиться в конфронтацию. Как-то они ухитрялись примирить и Катерину, и Дарью с действительностью без ущерба для их формирующегося “я” и нежных девичьих душ.
В один прекрасный день отец Дмитрий Степанович стал знаменитым. Катерина училась тогда в девятом классе, Дарья – в седьмом. Ему присудили Нобелевскую премию по физике, и он стал “ученым с мировым именем”.