Персональный ангел
Шрифт:
В середине дня слухи о новом, невиданном заказе просочились из района приемной генерального, и предположения высказывались одно другого невероятней. Самая близкая к Катерине сотрудница Людочка Кулагина, прозванная, естественно, Милочкой, утверждала, что они теперь “будут делать рекламу самому Чубайсу”. Саша Андреев и Миша Гордеев, великие сборщики информации, осторожно помалкивали и многозначительно переглядывались. Большинство остальных шатались по кабинетам в надежде выудить информацию или услышать что-нибудь, что можно будет как-нибудь истолковать. В общем, никто не работал.
Из “Коммерсанта” позвонил знакомый журналист и спросил, правда ли, что они
Все сотрудники не слишком большого, но вполне процветающего агентства по связям с общественностью “Юнион” понимали, что новые заказчики, пожелавшие сделать себе “общественное лицо”, – это работа, зарплата, стабильность и надежды на спокойное будущее. Большинство сотрудников перешли сюда вслед за Приходченко из умирающего ТАСС, и второй раз проходить через смерть целой структуры, в которой все так или иначе работали и были объединены хотя бы видимостью общего дела, никому не хотелось. Поэтому за “Юнион” болели все, и даже не слишком трудолюбивые сотрудники. С другой стороны, новые заказы – это всегда нервотрепка, недовольство начальства медленно соображающими подчиненными, работа по вечерам и выходным, командировки, выяснение отношений… То ли дело, когда работа идет по накатанным рельсам, телефон почти не звонит, рядом закипает чайник, а в компьютере новая космическая игрушка!
В два часа Приходченко объявил через секретаршу, что в семь будет собрание, и попросил никого не расходиться. В четыре все имеющиеся в “Юнионе” начальники – Приходченко, Скворцов и Солнцева – отбыли на приходченковском “Вольво” в неизвестном направлении.
Шофер Гриша Иванников смерть как хотел послушать, из-за чего весь сыр-бор, но все трое молчали. Как обычно, шофер Гриша был самый осведомленный человек в конторе. Он знал о начальнике все. Где был, во сколько ушел, что ел и сколько пил. Любопытные Гришины уши слышали очень много, но умная Гришина голова держала рот на замке. Приходченко доверял Грише целиком и полностью, и тот доверие оправдывал. Правда, иногда Олег все же ездил один, без шофера. Не так уж часто, но вполне достаточно для того, чтобы какая-то часть его жизни оставалась для Гриши неизвестной. Гриша, как и все остальные, про нового клиента уже прослышал и мечтал первым узнать, кто это.
– Все-таки это ерунда какая-то, – вдруг сказала с заднего сиденья Солнцева, – мы не вытянем политическую кампанию. Мы только потеряем репутацию и вообще останемся на бобах. Черт, ну почему вы так хотите его денег!
– Потому что их очень много, – равнодушно ответил Скворцов, глядя в газету. Гриша еще двадцать минут назад в зеркало заднего вида заметил, что страницы Скворцов не переворачивает.
– Потребуется хорошо продуманная PR-кампания, – себе под нос, как будто безмерно устав повторять одно и то же, сказал Приходченко.
– Да не поможет никакая PR-кампания. – Катерина тоже говорила без напора, как по необходимости. Гриша ее такой и не видел никогда. – Разве вы не понимаете? Человек с таким отрицательным обаянием не может быть политиком. Он едва говорит. Нам нужно просто море информации, чтобы хоть представить себе, как лучше его подать, на чем играть, что предлагать людям в обмен на то, что они за него проголосуют. Я имею в виду образ… кого? Друга? Брата? Родного отца? Заботливого хозяина? Он разве на них похож? На кого он похож, так это на мешок с отрубями! И где мы возьмем информацию? Вряд ли нам ее дадут, а Гордеев с Андреевым будут ее год собирать!
Приходченко перебил:
– Если Андреев с Гордеевым будут собирать год, значит, ты их уволишь и наймешь Иванова с Петровым, которые ее соберут за три месяца. И все, хватит. Закрой рот и думай, как произвести хорошее впечатление. Я больше ничего не хочу слышать о сложностях, подстерегающих нас на тернистом жизненном пути. Я хочу конструктивных предложений – что мы будем делать и когда. А для начала перестань дергаться и дергать нас.
Это был суровый выговор. Приходченко, как правило, Катерину щадил, понимая, что ее тонкая натура нуждается в осторожном обращении. Он никогда не делал ей замечаний прилюдно, оставляя за Сашей полное право ругаться с ней где угодно и когда угодно. Катерина посмотрела на него с изумлением, кивнула пренебрежительно, снизу вверх, и молчала до самой Ильинки, где находился офис Тимофея Ильича Кольцова.
Гриша очень ей сочувствовал. Несколько раз он пытался поймать в зеркале ее взгляд, чтобы подмигнуть с утешением, но она смотрела в окно, сжав на коленях аристократические руки. Гриша ловко припарковался на крошечном свободном асфальтовом пятачке и помчался открывать ей дверь, но и тут ему не повезло – она выбралась раньше и, натягивая перчатки, рассматривала офис, к которому они подъехали.
Небожитель обитал в дореволюционном пятиэтажном доме, надежно и тяжеловесно разместившемся между Верховным судом и Минфином. Скромная табличка с гравировкой – черное на золоте – извещала о том, что здесь, помимо всего прочего, находится представительство судостроительной компании “Янтарь”.
В сдержанном и каком-то очень официальном сиянии ламп, деревянных панелей, медных ручек и мраморных полов чувствовался заграничный лоск, русский шик и запах очень больших денег.
Такие интерьеры вызывали у Катерины стопроцентно срабатывающий рефлекс: она задрала подбородок, расправила плечи и вообще “присобралась”, как называла это ее бабушка.
Высокий охранник с неожиданно приветливым лицом проводил их до лифта, пообещав, что на третьем этаже их встретят. Лифт негромко тренькнул, приглашая в свою малиновую кожаную глубину, и двери закрылись.
– Интересно, он нас все-таки примет? – спросил Скворцов. Катерина только взглянула, Приходченко пожал плечами, и Катерина не утерпела:
– Хорошо если нас зам примет. Господи, вы не понимаете, с кем вы связались!
– Зато ты у нас все понимаешь! – отрезал Приходченко сердито.
Лифт остановился на третьем этаже, двери бесшумно разошлись в стороны, и они увидели элегантного юношу с элегантной папкой в руках.
– Добрый день, господа! – со сдержанным достоинством, как и подобает особе, приближенной к императору, поприветствовал их молодой человек. – Пожалуйста, проходите.
Гуськом они проследовали за вежливым молодым человеком в необъятную золотисто-бежевую приемную с окнами от пола до потолка, за которыми бесшумно и неутомительно для глаз жила своей жизнью Ильинка, центр московской деловой жизни, сияя чистыми стеклами офисов и разноцветным буйством осенних кленов.
В приемной повелевала и правила энергичная дама лет пятидесяти с молодым лицом и седыми волосами.
– Господа Приходченко, Скворцов и госпожа Солнцева? – уточнила она. Голос у нее был негромкий и сдержанный. Катерина внезапно удивилась умению Кольцова окружать себя истинными драгоценностями. Эта седовласая дама принадлежала к ним, и картины на стенах, если только ее не подводит зрение, – вполне подлинный Ренуар. Интересно, что у него за дизайнер, который сочетает бежевое с золотистым и еще дополняет это ярким, брызжущим светом Ренуаром?