Перст указующий
Шрифт:
– Что скажете, Вуд? – спросил он, повернувшись ко мне с суровым выражением. Локк, как я увидел, вновь принял позу скучающей рассеянности и праздно стоял возле двери. – Заметит кто-нибудь нашу подмену?
И, взмахнув ножом, он выковырял из отрубленной головы на столе глазное яблоко, так что оно на жиле свесилось из глазницы.
– Я обрезал ей волосы, но пережитое настолько потрясло ее, что она едва способна пошевелиться. Что вы предлагаете нам делать теперь?
– Слуга Бойля держит свою одежонку в чулане, – ответил Лоуэр. – Во всяком случае, обычно она там. Думаю, нам следует ее позаимствовать. Оденьте девушку так, чтобы никто ее не узнал, и мы тайком выведем ее из дома. А пока не
И опять я поднялся наверх и, разыскав одежду слуги, взялся за многотрудное одевание Сары. В течение всего этого предприятия она не произнесла ни слова, и, закончив, я оставил ее и вышел через черный ход дома мистера Кросса, а оттуда по узкому проулку на улицу Мертон и к моему жилищу.
Сперва, однако, я заглянул в «Перья», так как мне нужно было несколько минут, чтобы восстановить душевное равновесие и собраться с мыслями. Тут ко мне обратился Кола, который сам выглядел усталым и измученным и желал узнать новости о казни. Я рассказал ему всю правду, опустив лишь одну важную подробность, и несчастный воспринял это как подтверждение своей теории о переливании крови, дескать, смерть души донора должна неизбежно вызвать также и смерть получателя. По причинам вполне очевидным я не мог просветить его в этом вопросе и привести ему пример того, что в его теории имеется роковой изъян.
Он также рассказал мне о кончине матери, которая глубоко меня опечалила, ибо эта смерть стала новым бременем, какое ляжет на плечи Сары. Когда Кола отправился увещевать Лоуэра, я, заставив себя на время забыть о смерти Сариной матери, пошел домой, где нашел мою матушку в кухне. Арест Сары стал для нее тяжелым ударом, и она пристрастилась тихо сидеть у очага, когда не молилась за девушку. В то утро, когда я вернулся домой – ведь невзирая на столько свершившихся событий, было не более восьми часов, – она сидела совсем одна в кресле, какое никому не дозволялось занимать, и, к моему изумлению, понял, что она плакала, ведь рядом не было никого, кто мог бы ее увидеть. Но она сделала вид, что ее щеки сухи, а я сделал вид, что ничего не заметил, так как не желал ее унизить. Но и тогда, думается, я спросил себя, как может продолжать свое течение обыденная жизнь перед лицом чудес, каким я только что стал свидетелем, и не мог понять, как никто, за вычетом меня, ничего не заметил.
– Все кончено?
– Некоторым образом, – ответствовал я. – Матушка, позвольте задать вам очень серьезный вопрос. Что бы вы сделали, чтобы ей помочь, будь это в вашей власти?
– Все, что угодно, – твердо ответила она. – Тебе это известно. Все что угодно.
– Если бы ей удалось бежать, оказали бы вы ей помощь и поддержку, пусть это даже означает, что вы сами нарушаете закон? Не выдали бы вы ее?
– Разумеется, нет. Закон обращается в ничто, когда судит неправо, и заслуживает, чтобы им пренебрегали.
Я поглядел на нее пристально, потому что эти слова столь странно прозвучали в ее устах, пока не догадался, что однажды слышал их из уст самой Сары.
– Помогли бы вы ей теперь?
– Думается, теперь это не в моей власти.
– Напротив.
Она промолчала, и я продолжил, и, стоило мне отрезать себе путь к отступлению, слова полились из меня потоком.
– Она умерла и снова жива. Она на квартире у мистера Бойля. Она все еще жива, матушка, и никто об этом не знает. И не узнает, если только вы не проговоритесь, потому что все мы решили попытаться помочь ей уехать.
На сей раз моего присутствия оказалось недостаточно, чтобы она сумела сдержаться, и она принялась раскачиваться взад-вперед в своем кресле, сжимая на коленях руки и бормоча:
– Благодарение
Слезы выступили у нее на глазах и покатились по щекам, но, взяв ее за руку, я вновь привлек ее внимание.
– Ей понадобится укрытие, пока мы не отыщем способ вывести ее из города. Дадите вы мне разрешение привести ее сюда? И если я спрячу ее в моей комнате наверху, вы не предадите ее?
Разумеется, матушка дала безусловное обещание молчать, и я знал, что ее слово тверже моего, и потому, поцеловав ее щеку, сказал, что вернусь после сумерек. С порога я видел, как она суетится по кухне, доставая овощи и кусок зимнего окорока, готовясь к праздничному пиру по случаю возвращения Сары.
Тот странный день тянулся долго, так как после первых часов бурной деятельности все мы – Лоуэр, Локк и я сам – нашли, что у нас в достатке времени и мало что можно поделать до наступления ночи. Лоуэр счел, что события сами решили за него, переезжать ему в Лондон или нет, ведь ему уже не восстановить свою репутацию в глазах горожан, столь велико было в городе негодование на приписываемые ему поступки. Теперь у него не было выхода иного, кроме как отважиться на долгий и нелегкий труд и начать устраиваться на новом месте. Расчлененный труп девушки, который он купил в Эйлсбери, был перенесен в крепость и сожжен на костре – расположение духа вернулось к Лоуэру настолько, что он пошутил: дескать, жертва была так проспиртована, что следует почесть за счастье, если не сгорит все здание, – и Кола дал мне денег, чтобы я позаботился о пристойных похоронах миссис Бланди.
Устройство похорон было делом простым, хоть и причинившим мне немалую боль. Теперь нашлось немало людей, кто готов был внести свою лепту, столь велико было среди горожан отвращение к постигшей девушку участи, что они были разы как-то загладить свою вину, возможно лучше обходясь с ее матерью, особенно если знали, что их доброта будет оплачена. Я заказал священнику церкви Святого Фомы совершить обряд и назначил время на вечер того же дня, священник же послал своих людей забрать и обмыть тело. Ни этого священника, ни эту церковь сама вдова Бланди не выбрала бы по доброй воле, но я не имел ясного представления о том, к кому мне следует обратиться. Но попроси я совершить обряд кого-либо иного, кроме рукоположенного пастора, это навлекло бы на нас несказанные трудности, поэтому я счел за лучшее избежать ненужных осложнений. Заупокойную службу назначили на восемь часов вечера, и, когда я покидал церковь, священник уже криком звал пономаря, приказывая ему выкопать могилу в том углу кладбища, что победнее и позаброшеннее, дабы по случайности не занять более ценный участок, отведенный для благородного сословия.
Тягостную задачу известить Сару о смерти ее матери я постарался изгнать из своих мыслей. Разумеется, это необходимо было сделать, но я возможно дольше оттягивал тяжкую минуту. Лоуэру о смерти вдовы Бланди рассказал Кола, и он сильно тому расстроился.
– Никак не возьму в толк, – говорил он. – Ей нездоровилось, и она была очень слаба, но, когда я ее видел, она вовсе не была на пороге смерти. Когда она умерла?
– Не знаю. О ее смерти мне рассказал мистер Кола. Он, как мне кажется, был с ней.
Лицо Лоуэра омрачилось.
– Опять этот итальянец, – пробормотал он. – Уверен, это он свел ее в могилу.
– Лоуэр! Какие страшные вещи вы говорите!
– Не стану утверждать, что он сделал это намеренно. Но его познания в теории много лучше его практических умений. – Он тяжело вздохнул, и вид у него стал еще более озабоченный. – Не по душе мне все это, Вуд, совсем не по душе. Мне следовало самому лечить старушку. Вы знаете, что Кола намеревался снова переливать ей кровь?
– Нет.