Перст указующий
Шрифт:
Бедная девушка была, видимо, ошеломлена моими словами, и я прочел на ее лице страх и дурные предчувствия.
– Так как же?
– Вы врач, сударь. Решать вам.
Я тяжело вздохнул. Видимо, в глубине души у меня тлела надежда, что она вновь примется осыпать меня бранью, обвинит меня в презрении к Божьим законам или еще в каком-нибудь кощунстве и тем избавит от ноши, которую я безрассудно взвалил на себя. Но судьба не подарила мне столь легкого избавления. На кон были поставлены моя репутация, мое мастерство, и
– Я должен пока оставить тебя и твою мать, чтобы посоветоваться с Лоуэром, чья помощь мне необходима. Вернусь так быстро, как смогу.
Я покинул лачугу, где Сара Бланди упала на колени у материнской постели и, поглаживая волосы старушки, напевала тихим нежным голосом. Утешительные ласковые звуки, подумал я, выходя. Так певала надо мной матушка, когда я лежал больной, и так же поглаживала меня по волосам. Это успокаивало меня в болезни, и я вознес молитву, чтобы пение дочери принесло такое же облегчение ее матери.
Глава одиннадцатая
Лоуэра я застал усердно препарирующим мозг; эти исследования, позднее представленные миру в его «Tractatus de Corde» [17] , очень его занимали, и он сделал много прекрасных рисунков анатомии указанного органа. Нет, он не обрадовался, когда я ворвался к нему потребовать его помощи и вновь увидел его в дурном настроении.
– Не может ли это подождать, Кола? – спросил он.
– Не думаю. Ну, самую малость. А зато я могу предложить вам насладиться замечательнейшим опытом.
17
«Трактат о спинной струне» (лат. ).
– Я занимаюсь опытами не ради наслаждения, – ответил он резко.
Я вгляделся в его лицо, склоненное над столом. Один глаз был скрыт упавшей на лоб черной прядью. Сжатые губы, обострившиеся скулы внушили мне опасение, что им вновь овладела преследующая его чернота.
– Кроме того, это акт милосердия, и молю вас не отсылать меня, ибо мне необходима помощь и только вы с вашей твердостью и мудростью в состоянии оказать ее. Не сердитесь, я клянусь десятикратно воздать вам за вашу доброту. Я осмотрел вдову Бланди, и времени почти не остается.
Моя искательность его обезоружила: он поморщился и, словно бы с большой неохотой положив нож, повернулся ко мне.
– Ей так худо, как сказало лицо девушки?
– О да. Если чего-либо не предпринять, она умрет очень скоро. Мы должны прибегнуть к опыту, о котором говорили. Ей необходимо влить кровь. Я справился с месяцесловом: солнце сейчас в Козероге, что благоприятно для всех дел, связанных с кровью. Завтра будет уже поздно. Я знаю, вы относитесь с сомнением ко всему подобному, но я не склонен ничем пренебрегать.
Он сердито заворчал на меня, так как моя настойчивость показала, что я не потерплю отказа и не оставлю его в покое.
– Я не убежден, что это здравая мысль.
– Но иначе она умрет.
– Вполне вероятно, что она умрет в любом случае.
– Значит, нам нечего терять.
– Вам – да, нечего. Я же ставлю под угрозу многое. Моя карьера и моя семья зависят от того, сумею ли я утвердиться в Лондоне.
– Не вижу, чем это может помешать.
Он вытер узкий нож о свой фартук и вымыл руки.
– Послушайте, Кола, – сказал он, оборачиваясь ко мне, – вы пробыли здесь достаточно долго и должны знать, какое противодействие мы встречаем. Вспомните, как этот болван Гров вчера вечером накинулся на вас в Новом колледже именно за лечение через опыты. И не могу отрицать, кое в чем он, знаете ли, был прав, как ни противно мне это признавать. И есть много таких, еще хуже, в чьей власти причинить мне немалый вред, дай я им хоть малейший повод. Если я приму участие в вашей операции, а больная умрет и это станет известно, моя репутация врача будет погублена еще до начала моей карьеры на поприще медицины.
– У вас есть сомнения относительно опыта, мной предложенного? – осведомился я, заходя с другой стороны.
– У меня большие сомнения относительно него, да и вам следовало бы их иметь. Теория заманчивая, но надежда на то, что пациент переживет ее практическое применение, кажется весьма малой. Но должен признаться, – сказал он с такой неохотой, что я уверовал в свою победу, – попробовать было бы весьма любопытно.
– Так если не будет опасности, что про него узнают?
– В таком случае я был бы рад участвовать.
– Мы можем взять с дочери клятву молчать.
– Пожалуй. Но и вы должны поклясться, что ни словом не обмолвитесь, даже когда вернетесь в Венецию. Опубликовав письмо с изложением того, что произошло, вы поставите меня в чрезвычайно тяжелое положение.
Я хлопнул его по спине.
– Не тревожьтесь! Я никогда ничего не публикую, – сказал я. – Даю вам слово, что ничего никому не скажу, если не получу от вас разрешения на то.
Лоуэр почесывал нос, обдумывая мои слова, затем, хмурясь при мысли об опасности, которой подвергал себя, он кивнул.
– Ну, раз так, – сказал он, – приступим к делу.
Вот так это произошло. И даже сейчас я предпочитаю думать, что, настаивая на своих условиях, он тогда не таил никаких задних мыслей, а подчинялся простому чувству самосохранения. И полагаю, лишь много позднее, соблазненный сладкими речами своих друзей в Королевском Обществе, он предпочел славу чести и выгоду дружбе. Вот тогда он самым низким образом злоупотребил моей прямотой и доверием, использовав мое молчание в собственных целях.