Перстень Иуды
Шрифт:
«Мой Бог! – подумал Герман. – Неужели мне суждено попасть в руки этих немытых бородатых дикарей?! А перстень, что же мой счастливый перстень?!»
Припорошенное снегом поле, казавшееся с высоты достаточно ровным, было на самом деле добротно обработанной в зиму пашней. Поэтому колеса самолета врезались в промерзшие кочки. Машину капотировало. Сначала она уткнулась винтом в землю, а затем медленно, как бы нехотя, перевернулась на спину, полностью смяв лобовое стекло кабины, а заодно и голову пилота.
Часть седьмая
Капитан Латышев
Глава 1
Армейская
Декабрь 1917 г. Россия, Восточный фронт
– Вашбродие, гляньте, фриц летит! – вдруг закричал Сидоров.
Латышев поднял голову и действительно увидел биплан с крестами на плоскостях, который плавно, бесшумно и неуклонно приближался к земле.
– А ну-ка, товсь! – выхватывая револьвер, скомандовал он. – Огонь!
Револьверные выстрелы, раздерганные ветром, затерялись на открытом пространстве поля, зато винтовочные залпы раскатились до самого горизонта. Но они были лишними.
– Гля, пропеллер не крутится, – сказал Иващенко. – Его иль уже подстрелили, иль бензин кончился…
Латышев понял: у немца что-то стряслось, и теперь ему непременно придется садиться на вспаханное поле, едва припорошенное снегом. Понимал он и то, что благополучным такое приземление не будет.
– Айда за мной, ребята, – скомандовал он трем сопровождавшим солдатам. – Не стрелять больше! Возьмем живым…
Бежать по промерзшим комьям пахоты было тяжело: ноги подворачивались, полы шинелей били по коленям, длинные винтовки с примкнутыми штыками создавали дополнительную неловкость. Но пленение немецкого летчика и захват аэроплана – крупная удача, которую командование обязательно должно отметить. Впрочем, азарт гнал их вперед сильнее, чем ожидание награды.
– Ща шмякнется, вашбродие, – крикнул Федоров, задыхаясь на ходу. – Живым, наверное, не получится…
– Разговорчики! – Латышев и в самом деле понимал, что шансов спастись у пилота маловато.
Перед тем как колеса биплана коснулись земли, все четверо остановились и стали наблюдать. Как и следовало ожидать, аэроплан не побежал по земле, постепенно гася скорость. Посадка вышла аварийной: правая стойка шасси тут же сломалась, самолет развернулся, уткнулся носом в землю, как бы нехотя, выполнил сальто и перевернулся брюхом вверх.
До места аварии оставалось еще метров сто, Латышев преодолел их шагом. Когда он поравнялся с самолетом, солдаты уже возились с висевшим вниз головой пилотом, пытаясь отстегнуть лямки крепления. Наконец, немец тяжело сполз на землю.
Латышев склонился над телом, прекрасно понимая, что летчик мертв. И не ошибся. Все лицо немецкого асса было залито кровью, а голова неестественно запрокинута назад.
– Шею ему сломало, – прокомментировал кто-то из солдат. – Мертвяк уже, вашбродие. И не сумлевайтесь!
Да Латышев и не сомневался. Аккуратно, стараясь не испачкаться в крови, он снял с мертвого тела планшет и развернул его. Как он и предполагал, там находилась карта местности с пометками и еще какой-то пакет из желтой бумаги. Он перекинул ремень планшета через плечо, и тут его внимание привлекла разорванная перчатка летчика: из прорехи выглядывал перстень с таинственно мерцающим, черным яйцеобразным камнем. Красивая штучка! Латышев никогда раньше не смел даже подумать, чтобы снять что-то с убитого, будь то сапоги, шинель, нательный крестик или кольцо. За мародерство сам строго карал солдат роты. Но сейчас какая-то непонятная сила словно приклеила взгляд к необычному перстеньку. Однако снять с руки
Очевидно, его колебания не остались незамеченными, Иващенко откашлялся и солидным тоном сказал:
– Колечко надо бы того… снять. Ну, чтобы, того, после войны родственникам передать…
– Ясное дело, не тут же его оставлять, – поддержали Сидоров и Федоров, локтями толкая друг друга.
Латышев понял, что подчиненные бросают ему спасательный круг, подсказывают выход из положения.
«Да черт с ними, с подчиненными! – подумал он. – У каждого из них в тряпице за пазухой по несколько обручальных колец да крестиков припрятано. А я действительно, когда война кончится, смогу вернуть родным пилота этот перстень…»
Он быстро снял с холодной руки разодранную перчатку, потянул перстень, тот снялся очень легко. Латышев демонстративно надел его на палец, распрямился и, чтобы скрыть смущение, громче, чем следовало, скомандовал:
– Летчика предать земле! Самолет облить бензином и спалить!
– Да как его предашь? – сказал Федоров и шмыгнул носом. – Земля промерзла, а у нас ни лопатки, ничего нет.
– Много разговариваешь, Сергей! Найдите какую-нибудь ямку, расширьте штыками да закидайте комьями. Пошевеливайтесь, нам еще идти версты две!
Пилота кое-как похоронили, точнее, обложили комьями смерзшейся земли. А вот сжечь самолет не получилось: бензина в баке не оказалось. Стало ясно, почему немец вынужден был решиться на вынужденную посадку.
– Да шут с ним, с этим еропланом, вашбродие, – сказал Иващенко. – Он все равно разломался весь. Уж и не полетит… Скоро темнеть начнет, а нам и вправду еще топать да топать.
– И то верно. Пошли ребята!
Латышев вздохнул. Нежданное происшествие отвлекло его было от тяжелых мыслей. Сейчас они вернулись обратно, нахлынули, закрутили, затягивая в черный водоворот безысходности. Что ждет его в штабе? Приказ на арест или расстрельная команда? По нынешним временам скорей – второе. Он и так навяз в зубах у товарищей, а проваленная атака – хороший повод рассчитаться с ним за все…
Капитан Латышев шел впереди, слыша учащенное дыхание солдат и, как ему казалось, угадывая их мысли. Да чего там гадать! И так было ясно, мысли их крутятся вокруг оставленного дома, а причину своей долгой разлуки с семьей каждый объясняет просто: вот из-за таких офицериков они и кормят в окопах вшей, они не пускают их домой! Объяснить что-либо этой серой массе было просто невозможно. Хотя Латышев и пробовал пару раз.
Он говорил, как ему казалось, просто и убедительно. Говорил о долге, о том, что враг и так уже на русскую землю ступил, что если фронт будет окончательно прорван, Россия может перестать существовать как единое государство. Рассказывал о том, как сражалось русское воинство в разные периоды своей истории, как беззаветно было предано вере, царю и отечеству. Он видел, что слушают его снисходительно, посмеиваясь в кулак и отпуская в полголоса в его адрес нелицеприятные реплики. И что удивительно, стоило в роте появиться какому-нибудь товарищу,иной раз малограмотному, но горластому, как вокруг него сразу же образовывалась толпа серых шинелей. И какую бы чушь, с точки зрения Латышева, ни нес этот агитатор, его слушали, с ним соглашались, одобрительно поддерживали.