Перстень Иуды
Шрифт:
– Боюсь, Михаил, нам будет не до развлечений! – мрачно сказал Латышев. И как в воду смотрел!
Переезд в Ростов занял почти целый день. Но в месте новой дислокации их никто не ждал. Выделенное под контрразведку здание гимназии требовало ремонта: стекла выбиты, иногда вместе с рамами, печи разбиты, полы сорваны на дрова… Пришлось сложить документацию в одну из относительно сохранившихся комнат, опечатать и выставить часового, а самим размещаться на этажах – кто как сумеет. Ночью отчетливо слышалась канонада: красные неотвратимо приближались, бои уже шли на самых подступах
От командования разных уровней поступали противоположные директивы: Верховный руководитель Добровольческой армии генерал Алексеев приказал бросить офицеров-особистов на передовые линии и поставить в строй для укрепления армейского командного звена, руководство контрразведки настаивало на сохранении специальных функций своих органов, и Корнилов был с ними согласен. Потом вообще спустили директиву готовиться к плановому отступлению.
Весь день Латышев звонил по телефонам, «выбивая» обещанные две подводы и охрану. Но результат отсутствовал. Все руководство конторыкуда-то исчезло: и Брусницов, и его заместители, и Козюков, поубывали куда-то и все офицеры, на месте остался только Латышев да только что прикомандированный, совсем молоденький подпоручик – Кузьма Глинских, который бегал за ним следом и задавал один и тот же вопрос:
– А что же теперь делать-то?
Уже под вечер в гимназию заскочил Самохвалов:
– Все очень скверно, Юра! Каледин застрелился! В ротах осталось по сорок человек: все дезертировали! Нам стреляют в спины из подворотен, из окон домов. Если хотите наблюдать за агонией русской армии, поспешите на Большую Садовую, к Думе. Оттуда Корнилов поведет остатки своего воинства на Краснодар. Все, это начало конца!
– Что значит «если хотите»?А вы разве не идете с генералом?
– Нет, хватит! Я уже навоевался. Бегать по степям в мороз, как зайцу, это не по мне. Я ухожу. Хотите совет? Сожгите, что можете, и бегите! Наши все так и поступили… Прощайте, Юрий Митрофанович. Бог даст – свидимся…
Самохвалов быстро переоделся в заранее припасенную штатскую одежду, сунул в карманы два револьвера – и был таков!
Капитан Латышев был ошарашен будничностью и циничностью этого предательства. Он не знал, что ему делать. Можно присоединиться к тем, кто отступает с Корниловым, но куда же деть три железных ящика с секретными документами? На себе их не унести, доверять такие материалы никому нельзя… Сжечь, как советовал Самохвалов? Но кто дал ему такое право? А если через час прибудет начальство?.. За это самому можно пойти под расстрел…
В феврале темнеет рано. Уличные фонари не горели, только свет желтой луны бросал тень от оконных рам на пол. Юрий Митрофанович сел на стул в вестибюле разбитой гимназии и закурил. Он решил ждать до полуночи, а там действовать по обстановке. Но тут к нему подскочил взволнованный подпоручик:
– Господин капитан, а вы знаете, что охрана разбежалась? Мы с вами остались вдвоем. Так что же делать?
– Жечь документацию! – решительно заявил Латышев и поднялся.
Глава 4
Штыкам
Февраль 1918. Ростов – Нижне-Гниловская
С подпоручиком Глинских они вышли на улицу на рассвете, когда в городе уже вовсю слышалась стрельба. Ледяной ветер острыми беспощадными зубами грыз телеграфные провода, по которым еще поступали успокаивающие депеши и призывы развернуть надежную оборону. Они шли в шинелях и башлыках, переодеться в штатское не было возможности. Очень скоро одежду стало продувать насквозь.
– Куда вы направитесь, Кузьма? – спросил Латышев молодого человека.
– Не знаю, – пожал тот плечами.
– Вы сколько служите? В каких частях?
– С лета. В пехоте.
– Так всем и говорите. А наш мандат порвите и ни под каким видом не признавайтесь, что были прикомандированы. И меня, в случае чего, не знаете. Случайно познакомились, и все…
– Думаете, дойдет до допросов? – испуганно спросил Глинских.
– Да черт его знает, до чего оно дойдет…
Юноша закусил губу.
– Хоть это и стыдно, но признаюсь: мне страшно… А вы куда пойдете?
– И я не знаю… Хотя…
Латышев задумался. Да, другого выхода, пожалуй, нет…
– Если хотите, двинемся вместе в станицу Нижне-Гниловскую. Там есть казак знакомый, отлежимся у него, пока все успокоится, одежду гражданскую нам найдет… А там видно будет…
Кузьма даже обрадовался.
– Конечно хочу! Мне выбирать не из чего. Далеко до вашей Гниловской?
– Прилично. За полдня дойдем. Главное, товарищам на глаза не попасться…
Но им повезло: красные входили в город с юга, а они беспрепятственно выбрались на западную окраину и покинули город. Потом, то по разбитому, обледеневшему проселку, то напрямик по мерзлым полям и засыпанным снегом буеракам, прячась от постороннего глаза и кое-как согреваясь в уцелевших скирдах, они добрались до пригородной станицы, жители которой перебивались, в основном, рыбной ловлей.
Сразу заходить в Нижне-Гниловскую Латышев поопасился. Вначале, как положено, произвел рекогносцировку: осмотрел россыпь расположенных на крутом Донском берегу небогатых домишек, нащупал взглядом вмерзший в лед лодочный причал, ориентируясь от него, отыскал саманный курень Дороховых с зелеными ставнями, прикинул: есть ли собака? Потом несколько часов, околевая от мороза, контрразведчики пролежали в каком-то сарае, дожидаясь, пока над станицей сгустятся сумерки.
Когда стемнело, еле двигая окоченевшими ногами и шарахаясь от лая бросающихся на хлипкие плетни псов, они пробрались к нужному дому и постучали в закрытую ставню. Никакого ответа. Постучали еще раз, посильнее. Тишина. Латышев достал маузер, заколотил рукояткой, словно вбивал молотком гвозди.
– Кого это носит?! – раздался из темного и теплого, такого желанного нутра дома недовольный мужской голос. – Вот я щас ружжо возьму…
– Не надо никакого ружья, Степан, – обрадовался Латышев. – Привет тебе от Васильича! Помнишь, мы в Новочеркасске у него в «Курене» встречались?