Перстень Люцифера
Шрифт:
– А ты до сих пор считаешь, что вся сила в Заповедных Знаниях? Ты завистник, Мышатник. Ты никогда не будешь побеждать. А эта ведьма не может вмешаться в поиски?
– С каких это пор ты стал опасаться ведьм? У нее нет Власти. У нее нет Силы. Власть и Сила в моих руках...
– Мышатник замешкался и добавил. В этом доме в моих руках. А она водит дружбу с мелкой пакостью... Если я отыщу для тебя Перстень, ты не забудешь меня отблагодарить?
– Там посмотрим. Иди. Не трать время на слова.
Всадник стал подниматься по лестнице, исчезая в темноте.
Мышатник послушал, как удаляются по лестнице шаги Всадника, пошарил
Из щелей, из невидимых в темноте дырочек, стало выползать множество мышей и крыс. Они выскакивали на середину комнаты, поводили в воздухе хищными носами, и устремлялись в оставленную открытой крохотную дверку, вслед Мышатнику, навстречу свисту, который не прекращался, долгий, как темнота.
Глава третья.
Продолжение поиска. Рыжая Женька и Реставратор Летописей
Звонок резко прозвенел где-то прямо за дверью, и звон его покатился, как горошина, вглубь квартиры...
Прошла вечность, или что-то около этого, прежде чем послышался шаркающий звук шагов.
– Кто тааам?
– не спросил, а пропел из-за двери старческий голос.
– Это я! Женька!
– заорала радостно в двери ведьмочка.
– Ах, это Вы, Женечка!
– обрадовался голос за дверями.
– Я оооочень, очень рад Вам. Всегда. Оооочень рад Вам, Женечка. Проходите, что же Вы стоите в дверях? Проходите, проходите...
Бормотал голос, удаляясь от дверей, вслед за шарканьем ног.
– Опять двери забыл отпереть, - покачала головой Женька, повторно нажимая на кнопку звонка.
– Кто тааам?
– пропел голос, возвращаясь.
– Да я это, я, - Рыжая Женька.
– Как это так?
– удивился голос.
– Вы, душечка, что-то путаете! Женечка только что прошла в комнаты, я ее сам проводил, буквально за минуту до Вашего прихода...
– Никуда Вы меня не проводили. Вы забыли отпереть мне двери.
– Да что Вы говорите? Я никогда ничего не забываю...
Но замок все-таки щелкнул, пропуская Женьку внутрь квартиры.
– Действительно это Вы, Женечка. Как же так? Я же отпирал Вам двери буквально минуту назад. Вы, голубушка, наверное, забыли войти. Память, память, голубушка. Память нужно тренировать. Ну, ничего, дело молодое...
Стоял перед Женькой старичок: маленький, недоумевающий, с пухом седых волос на голове, с огромными седыми усами на меленьком детском личике, так не к месту покрытом сеткой морщин. На нем были ярко-красные турецкие домашние туфли с загнутыми кверху, лихо закрученными носами, малиновая куртка с "брандебурами", и довершали этот шикарный гардероб лимонного цвета кальсоны.
– Вы простите, Женечка, я Вас принимаю по-простому, по-домашнему. Что-то я становлюсь забывчив...
– Кажется, Вы забыли сегодня подойти к зеркалу.
– деликатно подсказала Женька, едва сдерживая улыбку, глядя на тянущиеся по полу тесемочки, тщетно стараясь не замечать их.
Старичок заспешил в прихожую, к висящему на стене зеркалу, а Женька прошла в комнаты. Вдоль стен тянулись стеллажи, сработанные из толстых дубовых досок. Они были забиты книгами, рулонами карт, фолиантами в кожаных переплетах, папками с бумагами. У окна стоял огромный, почти во всю стену, стол, заваленный горами бумаг
– Ах, Женечка, мне, право, неудобно, золотко мое, - прервал ее осмотр голос из прихожей.
– Ну что Вы!
– Засмущалась гостья.
– Не берите в голову, это такие мелочи с точки зрения вечности...
– Ну, не скажите, Женечка. При нынешнем воспитании, это возможно, и мелочи, а вот в бытность мою студиозусом и практикуясь в Его Императорского Величества Государственном Архиве... Да куда же они подевались? Ага, вот они, голубчики, вот они! И как это я так перед Вами оплошал...
В коридоре послышалась какая-то возня, шуршание, и через пару минут на порог комнаты важно попытался вступить старичок, но запутался в портьере.
– Конечно, с точки зрения современности, возможно, и пустяк, выйти навстречу даме в домашних тапочках, но в бытность мою...
Тут ему удалось выпутаться из портьер, и он предстал перед гостьей все в тех же, лимонного цвета, кальсонах, но в черных лакированных ботинках, сменивших домашние тапочки.
Старичок прищелкнул каблуками и застыл в церемонном поклоне:
– Прошу любить и жаловать: Реставратор Летописей, Иван Иванович Голубев.
Женька подбежала к старику и расцеловала в преклоненную голову. Затем она подхватила его под руку и повела в кресло, стоящее перед столом, помогла опуститься в него, а сама устроилась напротив, на маленькой банкетке.
– Иван Иванович, Вы не обижайтесь, я буквально на минуточку... Вы сегодня случайно не находили Перстень?
– Что за фантазии, Женечка? И почему именно сегодня? Я за всю свою жизнь никаких ценностей, кроме духовных, не приобретал и не находил, а тут здрасьте, именно сегодня, и обязательно перстень. Я и на улицу сегодня не выходил.
– Да не на улице, а здесь, дома у себя. Вы не находили Перстень? Вы вспомните, Иван Иванович. Это очень-очень важно, уверяю Bac!
– Да я Вам верю, верю, Женечка, - забеспокоился, посерьезнев, старик.
– Только все равно вынужден буду огорчить Вас, милая, перстней в этом доме я, увы, не находил. Да и что суть - перстни? Ну, - золото, Ну, камни, пускай и самые раздрагоценные... Да у меня здесь, - он обвел рукой стеллажи, - такие сокровища, что перед ними любое злато - тлен и плесень. Да и что, если разобраться, есть злато? Достаток. Власть. А я, милая, Реставратор Летописей! Мое богатство несопоставимо ни с одним сокровищем мира. Мудрость веков скрыта за этими переплетами. Что может быть больше этого? Кто имел власть большую, чем летописец? Никто и никогда! Лукавый летописец мог исказить события. И это имело место, и тогда ему казалось, что он получил такую власть, которой до него никто не имел. Через него входили в Историю. Он стоял как бы у врат. В его власти было произвести из грязи - в князи, и в его власти было окунуть в грязь благороднейшего из князей.
Я восстанавливаю истину. Я - Реставратор Летописей. Я обладаю властью над настоящим, прошлым и будущим. В моих руках не просто пожелтевшие страницы, в моих руках - Время. Я могу отреставрировать страницы Истории так, что все прошедшие события отразятся в кривых зеркалах лжи. Конечно же, я кокетничаю и фиглярничаю, любезная Женечка, никогда я не позволял и не позволю себе ничего подобного.
Когда-то, когда я был молод, пришли ко мне слуги Сатаны, и стали заставлять меня переписать некоторые страницы хроник, отреставрировать их так, как требовал этого Сатана. И я отказался, сказав им: