Перстень с печаткой
Шрифт:
— Да, сказал.
— Ворчун, конечно, не провалился.
— Я не видел его.
— Кем он интересовался? Отвечай.
— Он спрашивал, знаю ли я Белочку.
— И ты, наверно, сказал, что знаешь?
— Я сказал только, что Белочка осуществляет со мной связь.
— Видишь, Клич, так происходит, когда люди теряют скромность. Ты хотел стяжать себе славу тем, что достал оружие, и умолчал о столь важных обстоятельствах, при которых это осуществил.
— Не сердись, Нервный.
— Ты говоришь это уже в третий раз, Янчи. Речь идет сейчас о жизни и смерти. Подай воды, я не могу двигаться.
Затем наступила тишина…
— Итак, Белочка, — тихо произнес Шалго. — Немного, но и это кое-что. Вызовите сюда двух стенографисток, — повернулся он к офицеру, — и пусть они запишут этот разговор. — Шалго встал, потер лоб и с озабоченным лицом вышел в коридор. Он чувствовал себя очень усталым и отправился домой.
Когда Марианна проснулась, утро уже полностью вступило в свои права. Дверца шкафа была приоткрыта — это показалось ей подозрительным. Помнится, она ночью плотно закрыла шкаф. Девушка встала, подошла к шкафу и еще шире распахнула дверцу. Чемодана не было и следа. Она вошла в ванную комнату, огляделась. Лицо у нее покрылось мертвенной бледностью. Марианна постаралась овладеть собой.
Быстро умывшись и одевшись, она поспешила в сад. Вошла в розарий и, кивнув Кальману, чтобы тот следовал за ней, направилась к аллейке, тянущейся вдоль забора. Кальман по лицу девушки понял, что она встревожена. Под сенью одного из кустов сирени Кальман притянул к себе Марианну и, не спрашивая ее ни о чем, с такой силой сжал в объятиях, что у Марианны перехватило дыхание. Но ей сейчас было не до нежностей; она высвободилась из объятий молодого человека и шепотом спросила:
— Кальман, я не нахожу чемодана.
— Какого чемодана? — с наигранным удивлением поинтересовался Кальман, а сам подумал, что сейчас он преподаст ей урок.
— Того, что ты вечером взял у меня из рук.
— Так я же отнес его в твою комнату.
— Он исчез.
— И сейчас из-за этого я не могу поцеловать тебя? Для тебя чемодан дороже, чем я?
Марианна готова была расплакаться. Она схватила его за руку.
— Это очень серьезно, Кальман.
— Гм, весьма мило. А что же было в чемодане?
— Да всякая всячина…
— Где ты была так долго?
— В провинции, у подруги. Кальман, дорогой, ты действительно не знаешь, где он?
— Он в надежном месте. А эту «всякую всячину» я спрятал в котельной. Но ты заслуживаешь того, чтобы тебя крепко отшлепали.
— Спасибо, — проговорила девушка с облегчением.
— Черт возьми, как ты можешь быть настолько легкомысленной? И где ты пропадала столько времени?
— У подруги…
Кальман раздраженно прервал ее:
— Это ты можешь на допросе говорить.
— Я даже тебе не могу сказать другого.
— И ты от нее получила гранаты?
Девушка взглянула на него, взяла его за руку и поцеловала в ладонь, а потом прижалась к ней щекой.
— Ведь ты же не допрашиваешь меня?
— Нет, именно допрашиваю. Я должен знать, что случилось. Я боюсь за тебя. Не совершили ли вы какой-нибудь ошибки? По-моему, что-то не в порядке, раз ты притащила этот чемодан домой. Я очень прошу тебя, скажи мне.
Девушка растянулась на скамейке, положила голову Кальману на колени и закрыла глаза.
— Единственное, Кальман, что я могу тебе сказать, это то, что мой напарник провалился, а я еле сумела спастись.
— Тебе немедленно нужно перейти на нелегальное положение.
— Я не могу этого сделать, пока не получу указания. И куда я пойду? У меня нет других документов, а кроме того, я должна известить своих товарищей о провале моего напарника.
— Марианна, я не коммунист, но сейчас я сражаюсь вместе с вами, ты должна довериться мне. Я очень прошу тебя. Я дам тебе один адрес или сведу тебя туда. Там ты сможешь укрыться. Я же выполню твое задание. Скажи, куда нужно отнести оружие, кого я должен известить? Послушай меня, я все сделаю.
Марианна притянула к себе голову Кальмана.
— Это невозможно, мой дорогой. Я не имею разрешения на это… Мой товарищ меня не выдаст, а за мною слежки не было. Иначе меня давно схватили бы. Я должна остаться.
Однако Кальман не сдавался.
— Возможно, ты имеешь такое указание, но это же глупо. Так мы никогда не победим немцев.
— Как это «так»?
— А так, что мы даже друг от друга все скрываем. Если ты мне, человеку, который ближе всех тебе, человеку, о котором ты знаешь, что он антифашист, и то не доверяешь, так как же ты решишься довериться другим? Разве можно бороться обособленно, доверяя только самим себе?
Марианна подставила лицо весеннему солнцу.
— Твой отец поручил мне тебя, — тихо сказал Кальман. — Он просил меня присматривать за тобой, оберегать тебя.
— Я знаю.
— Ты говорила с ним?
— Позавчера в Сегеде. Я сообщила ему, что стану твоей женой.
— И что он сказал?
— Он пожал плечами и сказал, что у него есть более важные заботы. Его даже не заинтересовало, что в октябре он станет дедушкой.
— Кем станет в октябре? — переспросил Кальман.
— Дедушкой, — спокойно повторила Марианна. — Он не захлопал в ладоши от счастья. А я думала, что он обрадуется.
Только тут дошли до сознания Кальмана слова девушки. Ошеломленный, он спросил:
— Ты ждешь ребенка?
— Да, ребенка, — подтвердила Марианна. Голос ее не выдавал никакого волнения.
Кальман же не мог прийти в себя от неожиданности.
— И ты хочешь сохранить его?
— А что же, по-твоему, мне следовало бы сделать?
— Сейчас война.
— Неужели? — По лицу Марианны скользнула ироническая улыбка. — Ты только сейчас сообразил, что идет война?
— Не иронизируй, — с укором проговорил Кальман. — Это дело гораздо серьезнее, чем ты рассудила по своей детской наивности. Знаешь ли ты, что я пока не могу жениться — только после окончания войны?