Первая красотка в городе
Шрифт:
– я полагаю, ты думаешь, что я его впускаю, когда ты на бега уезжаешь?
– я таким вопросом даже не задавался.
– а каким ты вопросом задавался?
– кто из вас скачет наверху.
– ах ты сукин сын, можешь хоть сейчас же убираться!
я надевал рубашку и штаны, потом носки и ботинки.
– я и на 4 квартала не успею отойти, как ты сожмешь его в объятьях?
она швырнула в меня книгой. я не смотрел, и краем мне заехало прямо над правым глазом. разбило бровь, и кровь закапала мне на руку, когда я завязывал правый ботинок.
– прости, Хэнк.
– и БЛИЗКО не подходи ко мне!
я вышел, сел в машину, задним ходом вырулил из проезда на 35 милях в час, захватив с собой сначала кусок забора, а потом немного штукатурки с переднего дома левым задним бампером. кровь попала уже и на рубашку, поэтому я вытащил платок и приложил его к глазу. плохая будет суббота на скачках. я был свиреп.
я делал ставки, как будто к ипподрому уже подлетала атомная бомба. мне хотелось сделать десять штук. я ставил на рисковых лошадей. билетик я не обналичил.
потерял пятьсот баксов. все, что захватил с собой. в бумажнике остался доллар.
медленно я въехал во двор. и вечер ужасный будет. заглушил мотор и вошел через заднюю дверь.
– Хэнк…
– чего?
– ты выглядишь, как смерть козиная. что случилось?
– облажался. просрал всю пачку. 500.
– господи. прости, – сказала она. – это я виновата. – она подошла ко мне, обхватила меня руками. – черт же побери, прости меня, папуля. это я виновата, я знаю.
– ладно тебе. не ты ж ставила.
– ты еще злишься?
– нет, нет, я ведь знаю, что ты не ебешься с этим древним индюком.
– тебе сделать что-нибудь поесть?
– нет, не надо, купи нам только пузырь виски и газету.
я встал и сходил к тайнику с деньгами. мы обнищали до 180 долларов. ничего, бывало и хуже, множество раз, но сейчас меня не покидало чувство, что я снова на пути к фабрикам и складам – если только удастся туда устроиться. я вышел с десяткой. собаке я по-прежнему нравлюсь. я потрепал его за уши. ему все равно, сколько у меня денег, – много или мало. просто ас, а не пес. во как. я вышел из спальни. Кэти мазалась перед зеркалом помадой. я ущипнул ее за задницу и поцеловал за ухом.
– купи мне еще пива и сигар. мне нужно забыться.
она ушла, а я слушал, как по дорожке щелкают ее каблучки. хорошая баба, лучше не найти, а нашел я ее в баре. я откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.
бичара. я – бичара. вечное отвращение к работе, вечно пытаюсь жить на удачу.
когда Кэти вернулась, я велел ей налить большую. она знала. она даже содрала целлофан с моей сигары и зажгла ее. смешно она выглядела – и красиво. займемся любовью. займемся любовью во всей этой грусти. мне просто ужасно не хотелось, чтобы все это ушло: машина, дом, собака, женщина. жить было нежно и легко.
наверное, я был не в себе, поскольку развернул газету и стал просматривать объявления ТРЕБУЕТСЯ.
– эй, Кэти, вот кое-что. требуются мужчины, по воскресеньям. расчет в тот же день.
– ох, Хэнк, да отдохни ты хоть завтра. отыграешься во вторник. все тогда получшеет.
– блин, детка, да тут каждый доллар на счету! по воскресеньям они не бегают.
Калиенте – да, но там ничего не сделаешь, они в Калиенте дерут 25 процентов, плюс расстояние. сегодня можно оттянуться и напиться, а завтра за это говно возьмусь. эти лишние баксы могут пригодиться.
Кэти смешно на меня посмотрела. она никогда не слыхала, чтобы я так разговаривал. я постоянно вел себя так, будто деньги всегда появятся. потеря этих 500-т меня потрясла. она налила мне еще один большой. я сразу его выпил.
шок, шок, господи, господи, фабрики. растраченные впустую дни, дни без смысла, дни начальства и идиотов, медленной и грубой тупорыловки.
мы пили до двух, совсем как в баре, потом легли, потрахались, поспали. я поставил будильник на четыре, встал и уже доехал до трущоб в центре к 4.30. я стоял на углу примерно с 25 бичами в обносках. они сворачивали цигарки и прикладывались к вину.
что ж, все из-за денег, подумал я. я еще вернусь… настанет день, и я отдохну в Париже или Риме. насрать на этих парней. мне здесь не место.
потом мне что-то сказало: а ведь они ВСЕ так думают. мне здесь не место. каждый из НИХ так же думает о СЕБЕ. и они правы. и что?
примерно в 5.10 подкатил грузовик и мы забрались в него.
господи, дрых бы сейчас, завалившись за прекрасную кэтину задницу. но всё деньги, деньги.
мужики рассказывали, как только что спрыгнули с товарняка. бедняги, от них смердело. но жалкими не казались. жалким тут казался один я.
вот примерно сейчас я бы встал, поссал бы. выпил бы пива на кухне, посмотрел бы, не рассвело ли еще, заметил бы, как светлеет на улице, выглянул бы проверить тюльпаны. вернулся бы к Кэти.
парень рядом сказал:
– эй, приятель!
– ну? – ответил я.
– я француз, – сказал он.
я ничего не сказал.
– тебе отсосать не надо?
– нет, – ответил я.
– я видел, как один мужик у другого отсасывал прямо в переулке сегодня утром. у этого елда такая ДЛИННАЯ, ТОНКАЯ и белая, а другой все сосет, и молофья уже изо рта капает. я смотрел, смотрел, да как самому захочется, боже! дай мне у тебя пососать, приятель?
– нет, – ответил я ему. – мне что-то сейчас не хочется.
– ну, если мне нельзя, может, ты мне отсосешь?
– пошел отсюда к черту! – сказал я ему.
француз передвинулся в глубину кузова. не успели мы и мили проехать, как голова его уже подскакивала. он делал это прямо у всех на глазах какому-то старикану, похожему на индейца.
– ДАВАЙ, МАЛЫШ, ЦЕЛИКОМ ЗАГЛАТЫВАЙ!!! – заорал кто-то.
некоторые бродяги заржали, но большинство просто молчало, пило вино, крутило самокрутки. старый индеец вел себя так, будто этого вообще не происходит. к тому времени, как мы доехали до Вермонта, француз заглотил все без остатка, и мы вылезли из машины – француз, индеец, я и другие бичи. каждому выдали по квиточку, и мы зашли в кафе. по квиточку выдавали каждому пончик и кофе.