Первая любовь
Шрифт:
— Родственники… — пробормотала Дина уже во дворе. — Их забота иногда бывает чересчур… Надеюсь, тебя это не очень напрягает?
Мы вышли за калитку и медленно побрели по улице.
— Нисколько. Наоборот, так интересно…
— Что именно?
— Ну… — я ужасно смутилась. — Только ты не обижайся… но на селе некоторые считают твою тетю… хм…
— Ведьмой? — Дина презрительно усмехнулась. — Я знаю, конечно. Она нерусская, не замужем, к тому же травами занимается. Не сказать, чтобы профессионально, но кое-что может вылечить. А иногда у нее получаются настоящие чудеса — как мне кажется, случайно.
— Правда?! Расскажи!
— Был один мужик тут, на селе…
— Эйнштейн! — радостно прокомментировала я, гордясь своей эрудированностью.
— Да. Эйнштейн был очень прав. С тех пор тетя с мужиками дел не имеет. Только женщин лечит, желательно из других сел.
— А как же… Ренат? Она вдова?
— Нет. Просто не замужем. И никогда не была.
— О…
— Не суди, Маша.
— Нет, я и не собиралась… честно-честно!
Дина улыбнулась:
— Ты смешная. Так что, хочешь йогой позаниматься?
— Конечно, хочу!
— Любознательность — это хорошо, — кивнула она. — Тогда завтра часов в шесть подходи к тетке.
— В шесть?! — округлила я глаза.
— Позже нет смысла. Не сможешь?
— Нет, я приду. Обязательно.
Когда я подошла к своей калитке, там уже околачивался Денис.
— Привет, Манюня! — воскликнул он радостно. — Гулять ходила? А чего не позвала?
— Не гулять, — ответила я строго. — А по делам. А ты..?
— А я зашел проведать нашего тигра. Как он себя ведет? Слушается? Можно его повидать?
Я усмехнулась: каков хитрец! Придумал повод меня навещать.
Мы зашли в калитку, я хотела оставить незваного гостя во дворе и вынести ему Гришу, но и заметить не успела, как Денис проскользнул в дом вместе со мной. Очень любезно раскланялся с мамой — так что ей стало неудобно не пригласить его на обед. Пока мы с ней накрывали на стол, Денис очень мило играл с котенком. Я даже засомневалась в той аттестации, которую дал ему Глеб: разве может быть плохим человек, который так любит животных?!
Прибежал дядя Сергей, и мы сели за стол. Он очень торопился, но за чаем все же перебросился с Денисом парой слов: где живешь, на кого учишься? Очень это все походило на допрос кавалера — я и хотела б сказать, что он не мой, но язык не поворачивался: невежливо как-то. Потом отец ушел, а Денис — нет. Мама включила телевизор — там шло интервью с Михалковым, которого она очень любит как актера и общественного деятеля, и мы стали смотреть его втроем.
У меня не было права беситься и ревновать — я отлично сознавал это, но перестать так делать не мог. И если в случае с татарской мартышкой был более или менее искренен с Машей, то вот Уваров раздражал меня не только потому, что он действительно никчемный человек. Хотя и не без
Ради похода в лес с Машей батя разрешил мне прогулять часть работ — я даже удивился его доброте. И не надеялся, что так надолго отпустит, максимум на час рассчитывал, с последующей отработкой, но стоило только заикнуться про соседку, он отбросил сеть, которую чинил, и уставился на меня в упор — аж смутил.
— Маша? — повторил он за мной, не сводя пристального взгляда с моей персоны. — Что ж, хорошая, вроде, девка. Ты смотри только, парень, сильно губу не раскатывай. Чай, не захочет она с тобой в военный городок. Городские барышни — они такие, комфорт любят и общество…
Грудь мою пронзило огнем. Откуда он знает, что мои мечты простираются так далеко? Отец снова будто бы мысли прочитал:
— Да немудрено угадать, чего ты там нафантазировал. Того и гляди, голову своротишь, на соседский участок заглядывая. Я тебе, сынок, мешать не стану и отговаривать тоже, тем более, что, поди, поздно уже. Но имей в виду. Побереги себя. Теперь уж все не то, что в детстве. Труднее будет.
Я вздохнул и нахмурился. И верно. Поздно уже. И всегда было поздно. Так чего беречь? Нечего.
С пустыми руками идти не хотелось, я взял лукошко и насобирал немного малины, а уж потом отправился на соседский участок. Во дворе Маши не было, и я набрался наглости постучать в дверь. У нас на селе как-то не принято входить в чужой дом почем зря, без приглашения, но на мой стук никто не ответил, а мне позарез нужно было увидеть Марусю, и мы ведь договаривались… Поэтому я приоткрыл незапертую дверь и прислушался. В прихожую из следующей комнаты долетали звуки телевизора и голосов, среди которых я с ужасом и возмущением различил ненавистный мне голос Уварова. Он-то что делает в доме???
— Потеря понятия греха, утрата стыда и есть снятие тормозов, — громко вещал телек голосом Михалкова, — дальше все что угодно может быть…
Его перебил громкий, наглый смешок Уварова, который заглушил дальнейшие рассуждения Никиты Сергеевича:
— Какая чушь! Он все с ног на голову переворачивает! Всем известно, что именно запретный плод сладок! Если нет греха в разврате или воровстве, то они никому не интересны…
— Ну вы скажете, молодой человек! — возразил ему голос Машиной мамы. — Какая-то извращенная у тебя логика…
— То есть, вы не согласны с тем, что педофилия в кругах католических священников связана с их пожизненным целибатом?
Я остановился и прикрыл глаза на секунду. Во мне со страшной силой клокотал гнев, который грозил разнести в пух и прах не только Уварова, но и полдома вокруг него. Что за ушлепок! Зачем он это говорит в присутствии женщин?! Ну ладно, ты моральный урод, но зачем проповедовать другим свое уродство?! Переведя дух, я все-таки подошел к приоткрытой двери в комнату и распахнул ее.