Первая месса
Шрифт:
Адам хотел сказать что-то патетическое. Наверное, грустное. Но вместо этого на него накатила неуемная атаманская отвага, желание устроить что-нибудь интересное и героическое, чтобы потом долго вспоминалось. А главное — чтобы перестать чувствовать утекающее из рук время, их с братом время свободы, юности, когда все впереди, и пьют только за доброе будущее, ничего не зная о сделанных выборах и отрезанных путях возвращения.
— А поплыли на берег, — сказал Адам и сам удивился, как же такая смелая и веселая идея раньше не пришла в голову. И еще больше он удивился, не заметив огня энтузиазма в глазах друзей, «своих верных корсаров», которые всегда хотели делать то же, что и атаман.
— Темно, — сообщила Лилия, которую, в сущности,
Но ее, как ни странно, услышали. Петер закивал, видимо обрадовавшись, что не он первый ответил атаману «нет».
— И правда темно, Адам. Ветер опять же. Да зачем на берег-то? В деревню, что ли? Там лавка давно закрыта уже.
— Чума с ней, с деревней, — отмахнулся храбрый, пьяный и веселый Адам. Храбрость его всегда оказывалась заразительна. — В город! Часа три ходу — и мы на месте, а там кабаки открыты до самого утра. С музыкой! С салатиками вместо воблы! И с официантками в передничках. А утром можно и обратно. Погуляем как следует.
Петер с сомнением смотрел на лучшего друга, начиная колебаться. Карл что-то считал на пальцах, потом поглядел в окно, залепленное по трещине тремя слоями скотча — и совершеннейшая чернильная темнота за стеклом ему не понравилась. Хелена и Лилия переглядывались — женский здравый смысл пересилил в обеих хмельную жажду приключений, и две заядлые соперницы взглядами заключали против парней боевой союз.
Один Абель глядел чистыми, хотя и пьяноватыми глазами на роскошного брата — и было ясно, что он заведомо на все согласен. Последний раз гуляем. Последний.
— Ну что? Трусите? — Адам обвел свою неверную банду сощуренным взглядом. — Сосунки! Темноты испугались! Да я до города с закрытыми глазами доберусь! Сперва по прямой, на свет деревни, или в крайнем случае кормой к нашему маяку, а потом — вдоль берега до самой пристани. Ну, дольше минут на двадцать, и все дела. Кто со мной?
Петер издал неопределенное хмыканье. Конечно, продолжать пить — это здорово, читалось в сем коротком звуке, однако же через три часа в холодном темном море, в тряской моторке — у кого угодно пройдет жажда приключений. Сейчас конец августа, а в краю, где картошка начинает цвести в середине июля, где в сентябре по утрам нередок иней на траве — в таком неприятном краю, как североморский округ, в конце августа можно промерзнуть на ночном ветру до костей.
— Отец тебе голову оторвет, — быстро сказала Хелена. Она, как всегда в таких случаях, сделала лицо как у взрослой женщины — неприятно-озабоченное; и Адам увидел ее такой, какой она может стать — толстоватой, сварливой, не желающей и слышать о приключениях дурехой-женой. Обычной теткой, такой, как Адамова мать, как все Серолудские жены. И как всегда в таких случаях, ему захотелось отвернуться и какое-то время не видеть своей невесты.
Баба ты, баба и есть, подумал он — и в очередной раз почувствовал себя мужчиной, корсаром или охотником, в любом случае — воином, у которого в жилах горячая кровь. Хотя даже с самой горячей кровью в одиночку в город не поплывешь — весь смысл-то в том, чтобы попробовать веселой и опасной мужской дружбы. Когда небритые крепкие ребята, оскалившись на ветру и прикрывая друг друга круглыми щитами, бок о бок спрыгивают с корабля и оказываются в белом кипении настоящего боя. И хорошенько пускают кровь недо-людям, по глупости и подлости заступивших им путь.
— Кто со мной? — повторил он, глядя на брата. Абель встал, нетвердыми ногами запнувшись о стул.
— Конечно, поплыли, — сказал он, сияя. Пришел его день, его приключение с Адамом вдвоем, и он не собирался его никому уступать.
— Ребят, может, не надо? — тихо спросил доселе молчавший Карл. — Кабак — это здорово, конечно, но если вы спьяну ухнете килем вверх, мало веселого будет. Завтра днем все равно мужики на охоту поплывут, вот бы с ними и смотались бы до деревни. А пить на сегодня хватит уже. С пяти часов сидим.
Зря они спорили, зря. Чем больше Адаму возражали, тем больше его упрямый карельско-тевтонский мозг тянул его в противоположном направлении. Пять минут назад он сомневался, что в самом деле хочет плыть куда-то глубокой ночью и лихачествовать в незнакомых кабаках; сейчас был в этом совершенно уверен.
— Ну, тогда мы с братом поплывем. Эге, Аб? Мы-то с тобой не трусим, будущий святой отец?
— А то ж, будущий отец десяти сыновей! Это если не считать бастардов!
Оба загоготали, хлопая друг друга по плечам. На миг они сделались очень похожи выражениями лиц — сразу видно, что братья, притом что обычно по ним этого никак не угадать. Хелена кривилась, сдерживаясь — она хорошо знала жениха: стоило сейчас начать скандалить, и он отправится до самого города хоть вплавь. Да еще и обзовет ее бабой, а ее, девушку, гордую своей принадлежностью к женскому полу, такое слово всегда очень обижало.
Последовало всеобщее пожимание рук, сообщения, что отец голову оторвет обоим братьям по возвращении, глупые шутки насчет кабаков и прочие напутственные слова. Петер в глубине души был очень рад, что Адам нашел себе другую компанию для ночного рейда. Он знал, что в их с лучшим другом дуэте Адам, «атаман», несомненно главный, а значит, всегда сможет его уговорить на любую авантюру: примени тот побольше риторики, и болтаться бы Петеру на волнах в мокрой, со всех сторон продуваемой моторке, три часа туда, три часа обратно, ночь без сна, последние деньги — на ветер, а завтра — получать от отца оплеухи вдобавок к похмелью. К тому же Петер боялся, несмотря на водочную храбрость, согревавшую голову изнутри. Ночь все-таки. И ветер. И с детства вдолбленный в голову отцовский запрет — на пьяную голову к морю не подходи! Вспоминались истории про дядьку Роба, после свадебной попойки утонувшего в пяти метрах от берега, и про Леонида, молодого еще парня, пять лет назад ветреным днем уплывшего на заработки в город — а потом его синюю моторку «Заря», пустую и побитую о камни, осенние шторма выбросили на соседний островок. От Леонида ничего не осталось, даже чтобы похоронить. Его мать начала крепко пить с горя, и до сих пор «алкашихой бабкой Мартой» пугают детишек по вечерам. «Не ходи, мол, в темноте на улицу… Бабка Марта утащит…»
Но Петер был достаточно умен и суеверен (странное, но обычное для островных жителей сочетание), чтобы не напоминать подобных историй друзьям на дорогу.
Лилия — молодец девчонка, думает о благе ближнего — наполнила водой пластиковую бутылку. Никогда не пускайтесь в путь без пресной воды, жажда в дороге — плохой помощник. Адам достал из коробки из-под чая деньги — тридцать марок, все пропивать совершенно не обязательно, но на всякий случай стоит взять с собой. Абель, зажимая рот, чтобы не смеяться вслух, прокрался мимо родительской двери к вешалке, за одеждой. Приволок кроме прошенных штормовок два свитера и клятвенно уверял, что никого не разбудил, это вам не в погреб лазать.
В веселых хлопотах сборов Адам внимания не обратил на невесту, которая сидела, прижимаясь к теплому боку печки и поджав губы. Когда заметил — уже поздно было: Хелена пришла в крайнюю степень раздражения. Заметив взгляд ее сузившихся, холодных и злых глаз, Адам перепугался: он на самом деле любил ее и не хотел злить и огорчать. Особенно расставаться с ней таким образом. Горький вид Хелены, неотступно стоящий перед глазами, мог испортить самое интересное приключение от начала и до конца.
Он обошел стол, задев головою кухонную лампочку под тряпичным абажуром, так что круг желтого света заплясал вокруг них, как софиты в цирке. Адам наклонился и поцеловал девушку в поджатые губы, отчего те задрожали и разошлись, и Адам понял, что губы у нее соленые. Хелена ужасно боялась, даже до слез, и с удовольствием зарыдала бы, если бы думала, что это поможет.