Первая месса

Дубинин Антон

Но сейчас куда более ценным, чем гранатовая россыпь, оказались лепешки птичьего помета на черном камне. Адам остановился, что-то разглядывая, потом встал на колени.

— Вот бы крачиные яйца найти, — объяснил он покорно остановившемуся брату. — Только эти сволочи, кажется, уже вылупились, — закончил он, вытаскивая из выемки меж камней кусок желтоватой старой скорлупы. А может, это был остаток чаячьей трапезы.

На другой стороне островка братьев встретили вчерашние крачки. Они так же злобно кричали, но уже не бросались, пикируя с воздуха, а предпочли удалиться и наблюдать за незваными гостями с воды, качаясь на волнах, как белые бумажные кораблики. Только одна по-прежнему висела в воздухе, распушив свой ласточкоподобный хвост, и разевала в визге желтый клюв. Адам задумчиво просозерцал храбрую крачку, усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Это знаешь что такое? — обратился он к Абелю, который втянул руки в рукава, спрятал голову

в капюшончик, как черепаха, и походил на маленького старичка. — Это — наш золотой запас. Кладовая, погреб и холодильник, вместе взятые. Не будем их пугать, пойдем отсюда.

Они поднялись на вершину; Адам постоял, по-императорски расставив крепкие ноги и глядя в беспросветное серое небо — как будто с высокого валуна было больше шансов разглядеть солнце, чем снизу. Но солнца все равно не обнаружилось. Похожие на дым карельские облака волоклись, наползая друг на друга слоями серой марли, и наверху дул ветер — куда более сильный, чем на море. Адам зачем-то послюнил палец и попробовал направление ветра, хотя оно и так казалось несомненным. С той стороны, где остров был более крут, долетали до самого верха плевки пены.

Абель тем временем посмотрел водичку. Попробовал глоток — и сморщился. Да, дождевая влага оказалась пресной — но слегка солоноватой и тухловатой от множества кляксоподобных водорослей, зеленой грязью залепивших малый водоем изнутри. Но все-таки пить можно, пресная вода. Любой приморский мальчишка знает, что это такое и насколько это ценно.

Чем дальше, тем становилось страшнее. Я никогда больше не буду любить истории о необитаемых островах, подумал Абель с внутренним содроганием. Подумать только — когда-то мы в детстве в это играли! Сидели на валуне в отлив, отпивая по глотку из бутылки с водой, щипля хлеб по крошке на брата — и представляли, что мы, спасшиеся из кораблекрушения члены команды, делимся друг с другом последним, высматривая корабль в туманной дали… Гадость какая. Позвольте, дорогие дети, чего ж тут интересного? Скорее бы оно кончалось, Господи, обратился он с робкой молитвой в дымно-серое небо — и удивился всем телом до кончиков пальцев, когда не получил никакого ответа. Будь я один, мне стало бы очень страшно, сказал он себе, ища в сослагательном наклонении последнюю защиту. А так — всякое приключение когда-нибудь кончается, и надобно думать, какими словами мы будем рассказывать о нем родителям, сидя на кухне возле горячего чайника. Горячего, Бог ты мой…

Когда начало смеркаться, стало окончательно ясно, что солнца сегодня не будет. Разве что завтра. А сегодня надобно молиться, чтобы не было дождя.

Деятельный Адам нашел на длинном мысу несколько высеребренных водой, легких от старости балок плавня. Будь у братьев спички — можно бы развести костер и погреться. Но спичек не было, приходилось довольствоваться чем есть — а именно пластиковой бутылкой с остатками хорошей воды, двумя парами кроссовок и той одеждой, что была на молодых людях с самого начала. Свитера! Благослови Бог маму, которая их связала! А заодно и Абеля, который в последний момент перед отплытием прокрался к шкафу и откопал их на самом дне. Еще из инвентаря имелись электронные часы у Адама на руке — хорошие часы, «удароустойчивые и водостойкие», как гласила надпись на крышке. Они и впрямь пока хорошо себя проявляли, циферки послушно мигали на прямоугольном экране, сообщая, что время не стоит на месте. Адам попробовал подсветку — она тоже работала. Чтобы не подвергать часы излишним испытаниям — новым погружениям в воду, например — Адам снял их и спрятал в нагрудный карман. В их неуместной удачливости — словно предмет из другого мира — чувствовалась скрытая издевка, однако они же и давали надежду, некую связь с цивилизованной вселенной. Из стеклышка часов, сказал всезнающий Адам, можно сделать своего рода маячок — «отражалку» при наличии солнца. И посылать световые сигналы, которые даже с самолета могут увидеть. Будь стеклышко выгнутым — можно было бы, опять же при наличии солнца, разжечь с его помощью огонь; но оно оставалось до обидного плоским. Вообще-то я надеюсь, что до световых сигналов дело не дойдет, сообщил Адам, бодрясь и пиратски ухмыляясь. Когда Адам боялся, он становился крайне неприятным и злым, и сам знал об этом; вот и теперь, глядя на съежившегося в камнях младшего брата, он хотел его как-нибудь подбодрить — и одновременно на него наорать. Борясь с внутренним злом — раз уж попали в задницу, надо вести себя наилучшим образом! — Адам и рассказывал брату истории из книжки «юный физик» об отражалках и световых сигналах, а также о том, как им повезло с водостойкими часами. Другие бы уже давно остановились.

И нож, самое главное — не забудьте о ноже! В кармане штормовки у Адама обнаружился складной нож, хороший, с фиксатором лезвия и с глубоким долом. Охотничий ножик, оставшийся в кармане со времен последней поездки с отцом на материк. У Абеля в штормовке тоже кое-что лежало, но он не стал демонстрировать брату этого предмета: четки «розарий», дешевенькие и пластиковые, купленные за грош в Североморске, когда любимых деревянных четок не оказалось под рукой. Абель совершенно не помнил, когда положил их в карман и зачем — но находка его неожиданно обрадовала: это был своего рода привет от Господа, напоминание, что Он, как всегда, смотрит за происходящим. А значит, все под контролем, испытание не так уж страшно, как кажется изнутри. «Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою» [2] — вспомнил Абель, но, памятуя о вчерашнем опыте, вслух не сказал.

2

Пс. 138.5

Из штормовок Адам соорудил подобие навеса на случай дождя. Жалкое приспособление — но все же лучше, чем ничего, и потом — нужно же было чем-то себя занять. Такое занятие, как стоять вытянувшись и пытаться разглядеть в тумане очертания земли, или сидеть, зажмурившись, и ожидать рокота моторки — подобное времяпровождение быстро надоедает. Адам долго мастерил навес, в какой-то момент даже начал насвистывать; потом неожиданно разломал всю свою конструкцию, накинул штормовку на плечи и переломил балку ударом ноги. Абель, который сидел неподалеку, погруженный в собственные мысли, подскочил от страшного треска — и увидел перекошенное лицо брата, сокрушающего собственное детище.

— Дерьмо, — коротко объяснил Адам свое поведение. И пнул деревяшку ногой, так что она отлетела на несколько метров. После чего отправился яростно точить нож о камень. Наличие ножа явственно успокаивало его; через четверть часа равномерного вжиканья стали о кварц Адам стал помышлять о практических вещах. Следующей его идеей стало устроить настил из ломаных балок, потому что даже одной ночи на голых камнях может быть достаточно для того, чтобы серьезно застудить почки.

Привычка разговаривать с самим собой во время работы всегда помогала Адаму; и теперь он бормотал себе под нос, укладывая куски дерева ровным рядком. Обрывки фраз доносились до Абеля, который не делал совершенно ничего — то есть ничего зримого: на самом деле последние несколько часов он тщетно пытался молиться. Его здорово пугало неумение сосредоточиться — раньше-то он проводил в молитве по полдня, едва отслеживая происходящее вокруг, и этой своей способностью почти гордился. А теперь… Он напоминал себе человека, пытающегося говорить сквозь кляп. Всё уходило в глухую пустоту, на том конце провода не слышалось даже дыхания абонента, не говоря уж о его голосе. И более всего пугала мысль — а что, если ему только казалось, что до сих пор было иначе?

— Не-ет, мы мочиться кровью не собираемся, нам наши почки дороги как память, — приговаривал Адам, пинком загоняя последний кусок дерева в расселину меж камней. Теперь все пространство, где они спали прошлой ночью, покрывал деревянный настил — штука несомненно полезная, куда лучше, чем неровные ледяные валуны. — Врешь, не возьмешь, мы ее, родимую, сейчас вон куда загоним — и поспим как на перине, а завтра, надеюсь, скажем милому острову «пока»! Спасибо этому дому, пойдем теперь к другому…

Абель так крепко сжал в кармане зернышко четок, что у него заломило пальцы. Неужели он снова оказывается ни на что не годен? Даже на это, на это… На единственное, что у него раньше получалось хорошо. На молитву.

Серые сумерки медленно переходили в синие. С наступлением темноты жажда деятельности прошла. Стало холодно, есть хотелось ужасно. О еде ни один из братьев не сказал еще ни слова — если не считать мрачного намека о «золотом запасе» колонии крачек, успокоенные голоса которых доносились от воды. Похоже, птицы начали привыкать к новым жильцам, и даже Абель, не желавший думать такими категориями, понимал, что это хорошо. Потому что в случае чего… не будет, конечно же, такого случая, но все же… в случае чего можно попробовать подобраться к крачке достаточно близко, сбить ее камнем и съесть. Отличный сюжет для робинзонады. Съесть крачку, чтобы дождаться, когда их начнут наконец искать и найдут. Сколько им потребуется времени? Ну, самое большое — сколько?

— Зависит от того, где мы, — отозвался Адам, и младший брат понял, что последнюю фразу произнес вслух. Холод и голод располагали к разговорам — а именно мешали уснуть. Братья лежали рядом на жестком деревянном настиле, все в той же позиции «сложенных чайных ложек», накрывшись обеими штормовками. Адам сказал — так будет теплее. Вода в бутылке еще оставалась хорошая, кипяченая — хотя плескалась уже на самом дне. Абель изо всех сил старался не дрожать — но свитер был влажноват, а если бы не это, да еще не сосущие позывы желудка, то и дело испускавшего недовольное бурчание, можно бы представить, что происходит интересная игра. В маленький остров и двух братьев на нем, мореходов, пытающихся согреть друг друга в ожидании помощи…