Первая мировая война в 211 эпизодах
Шрифт:
Как и многие другие.
Когда поезд прибыл в Псков, все — и офицеры, и солдаты — высыпали на перрон, запрыгали, загалдели, в общем, вели себя как дети. “Никто даже и не вспоминал, что едет на войну и что она может оказаться самой кровавой в мировой истории”.
Но вот засвистел паровоз, все быстро расселись по вагонам, и поезд снова тронулся.
Офицеры, ехавшие, разумеется, отдельно, снова зашумели, принялись играть в карты и пить чай. Фон Герих, слывший неистощимым шутником, начал изображать певицу и, ко всеобщей радости, исполнил несколько забавных песенок. Из вагонов, где ехали солдаты, тоже доносилось пение. Одна мелодия повторялась снова и снова — минорная народная песня о вороне:
Черный ворон, черный ворон, Что ты вьешься надо мной? Ты добычи не дождешься, Черный ворон, я не твой!Четверг, 10 августа 1914 года
Рихард Штумпф, находящийся на борту дредноута“ Гельголанд”, переписывает
Он возмущен до глубины души. Еще одна страна объявила войну, еще одно государство — враг Германии. На этот раз Япония. Власти в Токио первыми пополнили список ястребов, которые хотят воспользоваться нестабильной, шаткой ситуацией и отхватить себе что-нибудь, а лучше всего — кусок территории. Япония передала ультиматум Министерству иностранных дел в Берлине, требуя, чтобы все немецкие корабли покинули Азию и чтобы немецкая колония Циндао [10] была передана им, японцам.
10
Циндао находится на полуострове у побережья провинции Шаньдун. Немецкое наследие ощущается здесь только в производстве лучшего во всем Китае пива. Город был передан Германии в конце XIX века в качестве компенсации за убийство нескольких немецких миссионеров. Имперские амбиции Японии в Азии уже привели к войне как с Россией, так и с Китаем, и японцы лелеяли дальнейшие экспансионистские планы, пусть и под прикрытием союза с Великобританией 1902 года. С середины августа, то есть за неделю до объявленного ультиматума, японские войска были готовы атаковать Циндао.
Штумпфа переполняет ярость. Он изрыгает проклятия с расистским душком: “Еще не хватало, чтобы эти желтые косоглазые азиаты высовывались со своими погаными требованиями!” Впрочем, он не сомневается, что немецкие войска в Азии зададут хорошую трепку этим “вороватым желтым обезьянам”.
Рихард Штумпф — двадцатидвухлетний матрос германского Флота открытого моря, выходец из пролетарской среды: прежде чем поступить на службу во флот два года назад, он работал жестянщиком. В то же время он — убежденный католик, член христианского профсоюза и ярый националист. Как и многие другие, он опьянен радостью от того, что началась война: ведь это означает, что можно будет наконец расквитаться с предателями-англичанами. Истинная причина, по которой Великобритания вступила в войну, как он полагает, кроется в “зависти к нашим экономическим успехам”. “Gott strafe England!”(“Господи, накажи Англию!”) — произносили люди в форме вместо приветствия и в ответ обязательно слышали: “Er strafe es!”(“Он ее накажет!”).
Штумпф умен, подвержен шовинистическим настроениям, любознателен и суеверен. Он музыкален, много читает. На фотографии изображен темноволосый, серьезный молодой человек с овальным лицом, близко посаженными глазами и небольшим волевым ртом. В этот день Штумпф находится в устье Эльбы, на борту дредноута Флота Его Величества “Гельголанд”. На нем матрос служит уже два года [11] . На нем он находится и в начале войны.
Рихард вспоминает, какое царило подавленное настроение, когда их корабли вошли в порт. До того они долгое время находились в море, тревожные вести до них не доходили, и люди вокруг роптали, что кто-то раздувает “много шума из ничего”. Однако никому из них не разрешалось сойти на берег; вместо этого они грузили боеприпасы и избавлялись от “балласта”. Около половины шестого раздалась команда: “Все наверх!” — и все построились. Затем один из офицеров, держа бумагу в руках, сообщил, что армия и флот этой ночью должны быть мобилизованы: “Вы знаете, что это значит — война”. Оркестр корабля заиграл патриотическую мелодию, все с энтузиазмом запели. “Наши радость и возбуждение были безграничны, мы не могли успокоиться всю ночь”.
11
Спущенный на воду в Киле в 1909 году, этот корабль стал воплощением предвоенной гонки вооружений. Он являлся прямым ответом на британский линейный корабль “Дредноут”, по тем временам крупнейший и самый мощный во всем мире. Британский корабль, со своими паровыми турбинами, броней и тяжелым вооружением, представлял собой целую эпоху и в одну ночь сделал все остальные корабли устаревшими, а флотских стратегов всего мира заставил усомниться в своих бюджетных возможностях. Вооружение “Гельголанда” было того же класса, что и на “Дредноуте”, а толщина брони у него даже была больше. (Это было связано с тем, что немецкие линейные корабли имели иной охват в сравнении с британскими, и потому часть того, что было сэкономлено на угольном грузе, могло вместо этого использоваться для защиты.) Со своими двенадцатью 305-миллиметровыми орудиями главного калибра корабль был самым современным из всего германского океанского флота: на него и на его трех сестер — “Восточную Фрисландию”, “Тюрингию”, “Ольденбург” — возлагали большие надежды немецкое общество, адмиралы, их собственные экипажи и кайзер Вильгельм. Все знали, что дорогостоящий (и дурацкий) Флот открытого моря был одним из любимых детищ кайзера. Его строительство накануне войны и столкнуло лбами Германию и Великобританию.
Во всех этих криках “ура” уже наметилась серьезная асимметрия. Выпущенная на свободу колоссальная энергия, казалось, все сокрушает на своем пути. Штумпф, кстати, не без удовлетворения отмечает, что многие радикальные писатели, известные своей резкой критикой кайзеровского общества, теперь издавали ультрапатриотические произведения. Между тем вопрос о том, почемунадо сражаться, утонул в потоке эмоций. Многие, подобно Штумпфу, считали, что “действительно” знают, что происходит, думали, что понимают “истинную причину”, но и “действительно”, и “истинная причина” уже вышли из употребления в связи с самим фактомначала войны. Похоже, сама война и есть цель. Мало кто вспоминал теперь о Сараево.
Пропаганда, направленная против недругов, коих становилось все больше, как считает сам Штумпф, в некоторых случаях вульгарна. Вроде той почтовой открытки, которую он увидел в магазине, изображающей немецкого солдата, который держит на коленях представителя вражеской армии, собираясь надрать ему задницу, и при этом немец говорит другим врагам, ожидающим своей очереди: “Не напирайте! Каждый получит порку, соблюдайте порядок”. Или что-то вроде популярного тогда стишка, который выкрикивали уличные мальчишки и который был нацарапан мелом на вагонах с отправляющимися на фронт солдатами: “Jeder Schuss ein Russ, Jeder Stoss ein Franzos, Jeder Tritt ein Вritt" [12]
12
“Каждый выстрел — один русский, каждый удар штыка — один француз, каждый пинок — один англичанин”. В те дни к стишку добавили еще одну строку: “Jeder Klaps ein Japs” — “Одним махом — одного японца”. Было придумано множество подобных нехитрых стишков.
Иное глубоко волновало его. Как то стихотворение известного писателя Отто Эрнста, опубликованное в националистической газете “Der Tag”и напоминавшее о том, что Германия находится в состоянии войны с семью странами. Штумпфа настолько затронуло это стихотворение, что он переписал его себе в дневник. Вот две строфы из него:
О mein Deutschland wie musst du stark sein Wie gesund bis ins innerste Mark sein Dass sich’ keiner allein getraut Und nach Sechsen um Hilfe schaut. Deutschland wie musst du vom Herzen echt sein О wie strahlend hell muss dein Recht sein Dass der m"achtigste Heuchler dich hasst Dass der Brite von Wut erblasst [13] .13
И заключительные строки:
Morde den Teufel und hol dir vom Himmel Sieben Kr"anze des Menschentums Sieben Sonnen unsterblichen Ruhms [14] .Горячечная риторика и взвинченный тон пропаганды вовсе не были признаками того, что многое поставлено на карту, скорее наоборот. Конечно же назрели конфликты, но ни один из них не был столь неразрешимым, что потребовалось бы объявление войны, ни один не был столь острым, что война была бы неизбежна. Неизбежной эта война стала только в тот момент, когда она была признана неизбежной. Когда повод неясен, а цели туманны, нужна та энергия, которая наполнит собой смачные, аппетитные слова.
14
Рихард Штумпф вдыхал в себя эти слова, опьяняясь ими. А под его ногами покачивался на воде серый “Гельголанд”, неимоверно грузный, в ожидании своего часа. Пока еще враг невидим. И люди на борту ждут не дождутся решающего часа.
В тот же день, 20 августа, Владимир Литтауэр прибывает в Гумбиннен, где после тяжелых боев было остановлено немецкое наступление:
Когда мы прибыли на место, немцы уже отступали, и на поле боя наступило затишье. По полю бродили представители Красного Креста, собирая тела убитых, как русских, так и немцев. Все было буквально усеяно убитыми и ранеными. Мне рассказывали, что солдаты стояли лицом к лицу и часами длился артобстрел, что русские все теснили и теснили немцев, продвигаясь вперед, и что обе стороны, сомкнув ряды, шли в атаку с музыкой и развевающимися знаменами.
Среда, 23 августа 1914 года
Владимир Литтауэр занимает Ангербург
Это был короткий бой, — так, всего лишь стычка. Два эскадрона конных гусар ворвались в маленький городишко Ангербург в Восточной Пруссии, и немецкие кавалеристы, оборонявшие его, после непродолжительной перестрелки ретировались на противоположный конец города. Теперь здесь спокойно. Но многие из гусар взволнованы и даже взбешены. Похоже, что некоторые городские жители тоже сражалась в бою, а это уже противоречит всеобщему представлению о том, что же такое война: не что иное, как дело профессионалов и больше никого. А взбесились гусары прежде всего потому, что кто-то выстрелил одному из них прямо в лицо из дробовика, с близкого расстояния. Гусар остался жив, но ранение его выглядит ужасно. Некоторые из его товарищей рассвирепели, и прежде чем офицерам удалось их утихомирить и восстановить порядок, они успели убить нескольких немцев из гражданского населения.