Первая Мировая война
Шрифт:
Могла ли Британия согласиться на захват Японией Сибири? Япония гарантирует уничтожение большевиков на занятых ею территориях - этот аргумент настойчиво отстаивал сэр Джордж Бьюкенен, прибывший в Лондон со свежими впечатлениями от русской революции. Бьюкенен не верил в ценность сохранения связи с большевиками, противостоя в этом отношении своему шефу Бальфуру{889}.
Но союз с японцами в России имел и могущественных противников. Бывший вице-король Индии лорд Керзон полагал, что сотрудничество с японцами "в огромной степени увеличит престиж азиатов в их противостоянии европейцам и впоследствии скажется на отношении индусов к англичанам". К тому же Сибирь - слишком большой приз как сам по себе, так и как подступ к прочим районам России.
И все же приверженцы японского плана оккупации Сибири на определенное время возобладали. Пусть японцы продвинутся по Великой транссибирской магистрали до казачьих земель Предуралья. Трудно переоценить значимость
Россия становилась для Запада не только не союзником, но и не нейтралом. Она фактически теряла права субъекта мирового права. Отношения Запада и России менялись качественно. Запад не только рвал с Россией, но и шел на оккупацию ее восточной части руками своих японских союзников. Сэр Уильям Уайзмен сообщил о решении британского кабинета полковнику Хаузу, добавив от себя, что, с его точки зрения, в американских интересах направить японскую энергию в безлюдную Сибирь. Решение Британии поддержать Японию вызвало в Вашингтоне шок. Американцы вовсе не желали континентального закрепления их тихоокеанского соперника. Президент Вильсон видел во всем этом откровенный дележ русского наследства. Англичане избрали своей зоной Южную Россию, а японцы - Сибирь. Президент Вильсон прямо сказал государственному секретарю Лансингу, что "в этой схеме нет ничего умного и ничего практичного"{890}. В пику всем европейским и азиатским хищникам президент Вильсон решил осуществить дипломатическое наступление, обращаясь к центральному русскому правительству, какой бы ни была его политическая ориентация. Вильсон нашел поддержку некоторых экспертов. Так, советник Лансинга Б. Майлз критически оценил прежнюю практику игнорирования правительства Ленина. "Все наблюдатели, возвращавшиеся из России, кажутся убежденными в том, что политика непризнания производит негативный эффект; она бросает большевиков в объятия немцев"{891}.
Агония России
В руках большевиков, сообщал германский посол Мирбах 30 апреля 1918 года, Москва - священный для России город, резиденция церковных иерархов и символ прежней царской мощи, подверглась сокрушительному уничтожению всякого вкуса и стиля, ее невозможно узнать. Кажется, что город населен одним пролетариатом, на улицах не встретишь хорошо одетых людей, буржуазия сметена с лица земли, как и духовенство. По фантастическим ценам в магазинах продают пыльные осколки прежней роскоши. Главной характеристикой возникающей картины является всеобщее нежелание работать{892}. Фабрики остановились, и не ведутся работы на полях. Россия, казалось, приготовилась к еще худшей катастрофе. Отчаяние старых правящих классов безгранично. Посол пишет в донесении: "Вопль о возможности организованных условий жизни достигает низших слоев народа, и чувство собственного бессилия заставляет их надеяться на спасение со стороны Германии". В этом месте кайзер Вильгельм написал на полях: "Со стороны Англии и Америки, либо со стороны нас (через посредничество русских генералов)"{893}.
Москва была очень необычной столицей - помимо евразийского облика, она стала сценой столкновения главных мировых сил. Эти силы сражались между собой, но их главным призом была огромная распростершаяся ниц страна, испытавшая нечеловеческое напряжение и огромное унижение.
На Западе видели, что Германия движется вперед в России, захватывает ее плодородные части, размещает там свои гарнизоны, пользуясь тем, что русская армия фактически исчезла. С каждым днем увеличивалось вероятие того, что, получив все необходимое на Востоке, кайзеровская армия оборотится всею тевтонской силой на Запад, где измождение четвертого года войны уже давало себя знать. В этой обстановке Лондон не мог вручить ключи от своей судьбы кому бы то ни было, и уж конечно не японцам. Ожидать, что японская армия, перевалив через Урал, восстановит Восточный фронт, было уже немыслимо.
Ллойд Джордж решил взять дело в свои руки и действовать с позиций здравого смысла. Прерывая многословные обсуждения, премьер как бы постулировал новую основу своей русской политики: "С моей точки зрения, Россия является ценным союзником против Германии"{894}.
Роберт Сесил предупредил, что установление формальных отношений с большевиками может иметь серьезный социальный резонанс во Франции и Италии. Необязательно, ответил премьер-министр. Для него спасти линию фронта в Северной Франции было значительно важнее всех жарких речей французских и итальянских социалистов.
Локкарт получил новые полномочия для связи с петроградским правительством. Его задачей стало убедить большевиков, что Запад не собирается вмешиваться во внутренние русские дела. Формальное дипломатическое признание не следует из-за боязни отчуждения определенных дипломатических сил в России, сохранивших еще лояльность к западным союзникам. Пока двусторонние отношения будут носить "полуофициальный характер, подобный тому, каким он был у Британии в это время с Финляндией и Украиной. Важно осознать, что у двух держав есть общий интерес - избежать удар общего противника. Если требуется идеологическая подоплека, то Россию и Британию должна объединить одна благозвучная фраза: "Обе страны желают сокрушить милитаризм в Центральной Европе".
Сотрудничество не только возможно и желательно, его наличие является необходимой предпосылкой избежания угрозы национальному существованию обеих стран. Все остальное второстепенно в свете возможной грядущей катастрофы и на Востоке и на Западе.
Британское правительство как бы разворачивает паруса. Министр иностранных дел Британии Бальфур сообщил Троцкому, что правительство его величества готово предоставить большевикам помощь в борьбе с немцами, но оно желает знать, что Советское правительство делает само в целях самообороны, кроме красноречивой пропаганды? Англичане, находясь в критических обстоятельствах, использовали и японский фактор. Лондону будет нелегко остановить японцев, настроенных на решительные действия; он "полагает, что национальные интересы японцев требуют предотвратить германское проникновение на берега Тихого океана. Мы пока не можем считать их мнение ошибочным"{895}.
Локкарт развернул бурную активность, наводняя Лондон телеграммами, главный смысл которых был в том, что наступление японцев - это шаг, направленный на предотвращение движения немцев к Тихому океану. В России все воспримут карт-бланш, даваемый Западом японцам, как способ ликвидировать большевистское правительство и подвергнуть разделу русскую территорию.
Робинс полагал, что Соединенные Штаты должны воспользоваться развернувшимися на третьем Всероссийском съезде Советов дебатами по поводу мира с Германией, и предложить американскую помощь в случае, если мир будет отвергнут. Робинс четко фиксировал отсутствие единства среди руководящих большевиков. 5 марта 1918 г. Троцкий призвал к себе Робинса и задал восхитивший американца вопрос: "Хотите ли вы предотвратить ратификацию Брестского договора?" Если России будет гарантировано получение экономической и военной помощи, договор будет отвергнут, а Восточный фронт будет восстановлен хотя бы по Уральскому хребту. Робинс пожелал письменно зафиксировать такую постановку вопроса. Троцкий оказался не готов идти так далеко. Но он все же составил список вопросов, которые можно было воспринять как пробный камень в отношении возможных действий Соединенных Штатов в случае русско-германского кризиса. Главными были следующие вопросы: какой будет позиция Америки, если Япония, тайно или явно сговорившись с Германией, захватит Владивосток?
Американское правительство в конечном счете стало оказывать сдерживающее воздействие на Японию. Процитируем американского политолога: "Не требует большого воображения увидеть, что, в случае овладения Германией контролем над экономической жизнью России в Европе, а возможно и в Западной Сибири, в то время как Япония овладеет контролем над остальной Сибирью, результатом будет возникновение угрозы всем демократически управляемым нациям мира. Сомкнув руки над распростертой в прострации Россией, две великие милитаристские державы овладеют контролем над ресурсами и судьбой около семисот миллионов людей. Конечно, союз Германии и Японии с Россией, управляемой реакционной монархией, будет еще более огромным и опасным; но если даже Россия не станет более управляемой реакционными монархистами и сохранит либеральное правительство, в ее экономической жизни на западе будет доминировать Германия, а на востоке - Япония... Возникнут две великие лиги наций, лига демократических стран против более сильной лиги более агрессивных милитаристских наций"{896}.
Что могли бы сделать американцы для предотвращения захвата японцами русского Дальнего Востока?
Ллойд Джордж не любил профессионалов и больше доверял свежему впечатлению любителей. Он ненавидел громоздкую бюрократию и хотел вести дела через личных доверенных. Локкарт, уже получивший известность как специалист по России, стал занимать такую позицию личного посланца премьера. Главной идеей Ллойд Джорджа было сыграть на страхе русского перед атакующей Германией, найти точки соприкосновения двух стран, чья судьба прямо или косвенно зависела от Берлина. Тактика британского лидера, казалось, начала оправдываться. Первые контакты обнадежили Локкарта. Троцкий согласился приостановить большевистскую агитацию в Британии в обмен на прекращение английской помощи контрреволюционным антибольшевистским силам. Локкарт писал своему высокому патрону, что прихода немецких частей больше всего ждут в России как раз оппозиционные по отношению к большевикам силы. Они способны способствовать этому приходу. И для них характерен страшный (с точки зрения Британии) фатализм: если гибнет Россия, пропади пропадом весь мир. Лондон не должен ставить на изможденных войной офицеров. Многолетние усилия Британии закрепиться в России должны дать результат сейчас или никогда. Было бы неразумно бросить дело, в которое вложено столько усилий, не капитализировать многолетнюю скрупулезную работу: "Я не могу скрыть ощущения того, что, если мы упустим эту возможность, мы отдадим Германии приз, который компенсирует все ее потери на Западе"{897}.