Первая Мировая война
Шрифт:
Иоффе и Красин убедили Штреземана, что безостановочное наступление германских войск, выход их к Дону и Кубани ожесточает русское население больше, чем вся антигерманская пропаганда царя. Штреземан, усматривая в союзе с Советской Россией единственный шанс на спасение Германии, докладывал в Берлин, что союз с единственной благожелательной к Германии российской партией (к тому же правящей) и расширение программы, обозначенной в Брест-Литовске, "предоставит экономические ресурсы России в наше распоряжение в такой степени, что сделает нас неуязвимыми... Если наши враги ощутят эти плоды нашего сотрудничества с Россией, они оставят надежду победить нас экономически так же, как они отчаялись победить нас на поле боя"{991}.
Мир с огромной Россией, концентрация сил на Западном фронте - вот стратегия победы для Германии.
Стояла середина июля 1918 г. Западный фронт гремел орудийной канонадой. Представлявший совнарком Литвин пообещал восстановить линию связи между Северной Россией, Кубанью и Кавказом по линии Белгород - Ростов - Владикавказ, передать немцам долю полученного с Юга зерна. Для советского правительства это была линия спасения - приостановка германского наступления и поток продовольствия с Юга. Советский представитель 8 августа 1918 г. пытался убедить немцев, что их благожелательность в критический для выживания России момент переломит неприязнь русского населения и подготовит почву для действительного союза с Германией.
В германском руководстве сложилось два лагеря. Людендорф и Гельферих считали, что наиболее удобными союзниками Германии являются белые - они верили в возможность реорганизации России по удобной для Германии модели. Гинце и Штреземан полагали, что новые социальные силы в России приведут к более желаемым результатам. Они были более скептичны и не верили в абсолютный контроль над огромной страной: максимум возможного - продление периода слабости России.
Адмирал Гинце отказывался подвергать сомнению ценность Брест-Литовска, который дал Германии такие возможности на Востоке, не одобрил подрывные действия против партнера по Брест-Литовскому мирному договору. "У нас нет оснований желать быстрого конца большевизма. Большевики не вызывают симпатии и олицетворяют собой зло, но это не помешало нам подписать с ними мирный договор и Брест-Литовске, а после этого последовательно отнять у них значительные населенные территории. Мы добились от них всего, чего могли, и наше стремление к победе требует, чтобы мы следовали этой практике до тех пор, пока они находятся у власти. История убеждает, что привносить в политику эмоции - опасная роскошь. В нашем положении было бы безответственно позволить себе такую роскошь... Чего мы желаем на Востоке? Военного паралича России. Большевики обеспечивают его лучше и более тщательно, чем любая другая русская партия, без единой марки или единого человека в качестве помощи с нашей стороны. Давайте удовлетворимся бессилием России"{992}.
Людендорф и Гельферих не смогли опровергнуть его аргументов: Красная гвардия поддерживала правительство Ленина, а русская деревня была удовлетворена "Декретом о земле". Будет ли другое русское правительство придерживаться договоренности с Германией? На кого могла положиться Германия в своей русской политике? Полностью только на монархистов, готовых на все ради восстановления династии и реставрации самодержавия. Но они не могли претендовать на массовую поддержку - они вовлекли страну в губительную войну, и их патриотический кредит подорван в среде русского народа. И потом - если в России будет создано правительство, пользующееся поддержкой всей страны, то меньше всего это правительство будет нуждаться в помощи Германии. Стоит ли желать победы противнику большевиков Алексееву, который открыто поддерживается Западом и стремится к восстановлению Восточного фронта? Если навязать России новое и непопулярное правительство, то для этого потребуется гораздо больше войск, чем мог предоставить Людендорф в момент критического напряжения сил Германии.
Германия должна воспрепятствовать приходу к власти в России оппозиционных сил, ориентирующихся на Запад. Важнейшим для Гинце обстоятельством было то, что "социал-революционеры, кадеты, октябристы, монархисты, казаки, жандармы, чиновники и монархисты написали на своих знаменах "Война против Германии, отказ от Брест-Литовского мира".
Казацкую республику Алексеева на Дону следовало не поддерживать, а свергнуть: "Алексеев является оплотом Антанты. Ведя войну с ним, мы воюем с Антантой. И меня не беспокоит то обстоятельство, что большевики сражаются с ним тоже".
Политика Гинце в критической обстановке отчуждения России и Запада сводилась к следующему: "Использовать большевиков до тех пор, пока они приносят пользу. Если они падут, мы должны спокойно исследовать хаос, который, возможно, последует, и ждать того момента, когда мы сможем восстановить порядок без особых жертв. Если после прихода другой политической партии к власти хаоса не последует, мы должны выступить с лозунгом защиты порядка и защиты слабых от наших противников"{993}.
Важно, что "большевики являются единственной русской партией, которая вступила в конфликт с Антантой... Наша обязанность - разжигать этот конфликт. Большевики - единственные в России защитники Брестского мира. Сотрудничество с другими партиями возможно только при условии модификации Брестского мира; прежде всего, Украина должна быть восстановлена в составе Великороссии... реставрация России в предвоенных границах. Готовы ли мы отдать плоды четырехлетних битв только ради того, чтобы избавиться от дурной репутации сообщников большевиков? Но мы не сотрудничаем с ними, мы используем их. Это хорошая политика".
Линия Гинце победила в фатальном августе последнего года мировой войны. Людендорф отдал приказ войскам, находившимся вблизи Петрограда не крушить большевиков, а в случае необходимости помочь им. Он начал подготовку посылки германских войск в район Мурманска, чтобы сдержать англичан. Кайзер пришел к выводу, что правительству Ленина следует помочь финансовым образом. Только Гельферих не согласился с данной логикой, он запросил отставки и возвратился в Берлин{994}.
Германская дипломатия прилагает значительные усилия для того, чтобы привязать Россию к колеснице Германии, какой бы ни была ее судьба. Гинце желал видеть серию дополнительных договоров, которые укрепляли бы экономические и политические позиции Германии в России. Стремление большевиков расширить контакты достаточно понятно - они были изолированы, и их ждал голод в городах. Ленин хотел получить часть урожая из Украины. Германская сторона при начале переговоров руководствовалась необходимостью противостоять Антанте и Америке, начавшим высадку своих войск в северных русских портах. Для России счастливым обстоятельством было то, что немцы в своем самоослеплении не удовлетворились гегемонией на Востоке и жаждали повторить свой успех на Западе.
Военный финал
Через три дня ожесточеннейших боев, в которые Людендорф бросил все наличные силы, ситуация изменилась весьма радикально. Канцлер Георг фон Гертлинг: "18 июля даже самые большие оптимисты среди нас знали, что все потеряно. Мировая история была сыграна в три дня"{995}.
20 июля Людендорф театрально предложил свою отставку - он знал, что ее в текущей ситуации никто не примет, и сам отозвал ее, когда увидел, что французы не воспользовались "второй Марной". Офицеры генерального штаба подняли критические голоса. Лоссберг выступил с идеей отхода на "линию Зигфрида". Майор Науман 20 июля выступил с меморандумом, требующим начала переговоров с западными державами{996}. Людендорф восстановил внутренний эквилибр и отверг идеи Лоссберга и Наумана{997}. 22 июля кайзер впал в депрессию. "Я - потерпевший поражение военный вождь". 26 июля германская армия начала отступление из тех мест, которые недавно завоевала такой кровью. Далекие от триумфальных мысли воцарились в головах германских вождей. Надежда на крушение Запада стала исчезать окончательно. Но Восток, Россия должны остаться под немецким влиянием при любом повороте судьбы Германии на Западе. Критическое ослабление России стало условием господства Германии на Востоке.
В Берлине 27 августа были подписаны дополнительные договоры с Советской Россией. По существу это была договоренность о том, что большевистское правительство будет сражаться против Антанты на севере европейской части России. Германии передавался контроль над остатками Черноморского флота и портовым оборудованием на Черном море. Было условлено, что если Баку будет возвращен России, то треть добычи нефти пойдет Германии. Договоры имели политические и экономические статьи, а также секретные дополнения. Ливония и Эстония переставали быть русскими. Провозглашалась независимость Грузии, и Россия обязывалась выплатить немцам шесть миллиардов рублей золотом. Германия обещала в статье четвертой договора не продвигаться за границы, обозначенные в Брест-Литовске, эвакуировать территории, оккупированные ею за пределами новой демаркационной линии (прежде всего, Белоруссию и области, прилегающие к Черному морю).
Согласно секретным статьям, советское правительство обещало вытеснить с территории страны войска Запада с помощью германских и финских войск. Используя очевидное желание Москвы избежать полной изоляции, Германия навязала все, что она могла бы продиктовать даже в случае прямой оккупации России. Экономические статьи давали Германии абсолютное преобладание в России. Иоффе и Красин жаловались, что Германия "рассекает Россию на две части и при этом желает, чтобы она функционировала как единое целое". Экономические статьи могли вызвать "полный паралич русской экономической жизни". Требование контрибуции в шесть миллиардов марок было "абсолютно чудовищным". Большевики предупредили Германию, что подобный договор "поднимет всех русских против нее". И если большевики падут, "объединенная и единая Великая Россия, которая снова будет включать Украину, снова восстанет против Германии".