Первая Мировая война
Шрифт:
В его случае судить следовало не "немецкого шпиона", а российскую безалаберность и постыдную бесхозяйственность. Вина Запада заключается в том, что он поздно понял эту прискорбную русскую особенность и не сумел привнести хладнокровный западный анализ в пику русской браваде, столь дорого обошедшейся и России и западным союзникам.
Русский император
Император Николай II имел немало превосходных черт, и его обаяние подкрепляется множеством исторических свидетельств Западные послы были очарованы императором Николаем, но это не мешало им сомневаться в решающем для правителя качестве - в его воле. Скажем, посол Палеолог буквально поет гимн таким качествам императора, как простота, мягкость, отзывчивость, удивительная память. Вместе с тем он отмечает слабую уверенность в своих силах, причиной чего являлся постоянный поиск опоры вовне, в тех, чей характер сильнее. В эпоху колоссального кризиса своей страны император
Справедливы сомнения Палеолога, сравнивающего Николая II с его предшественниками на троне: "По сравнению с современной империей, в которой насчитывается не менее ста восьмидесяти миллионов населения, распределенного на двадцати двух миллионах квадратных километров, что представляла собой Россия Ивана Грозного и Петра Великого, Екатерины II, даже Николая I? Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был по крайней мере гений Наполеона. Каковы бы ни были внутренние достоинства самодержавного царизма, оно - географический анахронизм"{398}.
Нам интересны эти мысли прежде всего в следующем ракурсе: у лидеров союзных стран не возникало особого желания исследовать недостатки самодержавного правления на Руси до мирового конфликта, когда русские слабости стали и западными слабостями. Аналитики Запада теперь искали реальную оценку - ошибка в ней могла обернуться национальной катастрофой для Западного фронта.
Палеолог записывает в дневнике 13 января 1916 г. свое суждение о главном уязвимом месте царского правления в России: "Следуя своим принципам и своему строю, царизм вынужден быть безгрешным, никогда не ошибающимся и совершенным Никакое другое правительство не нуждалось в такой степени в интеллигентности, честности, мудрости, даже порядке, предвидении, таланте; однако дело в том, что вне царского строя, т.е. вне его административной олигархии, ничего нет: ни контролирующего механизма, ни автономных ячеек, ни прочно установленных партий, ни социальных группировок, никакой легальной или бытовой организации общественной воли. Поэтому, если при этом строе случается ошибка, то ее замечают слишком поздно и некому ее исправить"{399}.
Отрадно было бы слышать такое суждение в спокойном 1913 г., а не в грозовом 1916, когда смена правительства была воистину чревата. Скажем, американский народ в ходе мировых войн никогда, даже когда нарушались все прецеденты (четыре президентских срока Франклина Рузвельта), не менял "лошадей на переправе". Русский характер не отличался терпением. Западные мудрецы в данном случае не только перестали останавливать нетерпеливых, но побуждали их к действию. Что же каяться позже? Было ли провидение у несчастного монарха?
Шанс на сепаратный мир
Главная союзница Германии - Австро-Венгрия смотрела в будущее значительно менее оптимистически и не разделяла пренебрежительного отношения германского командования к потенциалу русской армии. В Вене признавали, что, несмотря на страшные поражения, боевая мощь России еще способна проявить себя. Генерал Конрад предупредил премьера Тису 4 января, что "невозможно даже ставить перед собой вопрос о полном крушении российской военной машины"{400}.
К тому же Россия продолжает сохранять тесные связи со своими западными союзниками. "А Англия не может потерпеть поражения; мир следует заключить в очень скором времени, либо мы будем фатально ослаблены, если не сокрушены". В это время Британия единственной среди великих воюющих держав содержала добровольческую армию. Ее численность достигла внушительных размеров - 2,7 млн. человек. Но требования войны крушили даже британские традиции. 5 января премьер-министр Асквит внес в палату общин билль об обязательной воинской повинности. Стране требовались миллионы молодых людей, и англичане не изменили традиционному чувству долга.
С новым годом центральные державы открыли новый фронт - на этот раз против Черногории. 8 января 50-тысячные австро-боснийские войска обрушились на малую союзницу Сербии. Столица страны - Четинье - пала 11 января, и через неделю Черногория сдалась. Остатки ее армии присоединились к сербам на острове Корфу. А рядом терпели неудачу войска Франции и Британской империи. Неудача западных союзников на Галлиполийском полуострове закрепила изоляцию России.
"...Тесное сотрудничество в обмене людьми и военными материалами, огромный экспорт южнорусской пшеницы, расширение жизненно важной торговли, которые были возможны лишь с открытием пути в Черное море, были отныне навсегда запретны для нас", - писал У. Черчилль{401}.
В последнем предвоенном году русский экспорт через европейские и южные пути России составлял 1421 млн. рублей. 95 процентов его составляло продовольствие. К июлю 1915 г. экспорт (за год) упал до 190 млн. рублей{402}. Импорт упал соответственно с 1374 млн. рублей в 1913 году до 404 млн. рублей.
Верден
Франция, несмотря на все сложности и потерю части территории, переживала исключительный промышленный подъем. Благодаря приходу на фабрики и заводы женщин численность работающих на станкостроительных заводах выросла за годы войны с 17,7 тыс. человек до 105 тысяч. Ежедневное производство пушек выросло к 1916 году до 600, винтовок - до 1500, снарядов - до 100 тысяч, производство взрывчатых веществ возросло в шесть раз по сравнению с началом войны{403}. Правда и то, что ограниченные людские ресурсы не позволяли французам наращивать армейские резервы, сопоставимые по масштабам с Россией и Германией. И все же французская армия 1916 года была на 25 процентов сильнее армии 1914 года. В восемнадцатом веке гениальный французский военный инженер Вобан создал Верден для защиты Парижа от противника с востока. В 1792 году Верден был взят прусской армией после двухдневного сражения. В 1870 году крепость продержалась шесть недель. В сентябре 1914 года Жоффр был готов сдать Верден как часть своего общего стратегического плана. На протяжении 1915 г. германские войска стояли всего в пятнадцати километрах от Вердена. Главный замысел немцев на 1916 г.
– добиться обескровливания французской армии - при Вердене начал реализовываться 21-го февраля: началось яростное наступление на крепость, основываясь на той посылке, что французы бросят под Верден все возможные резервы. Если они перестанут сражаться - то потеряют Верден, если не перестанут - потеряют армию.
Немцы избрали в качестве цели своего удара Верден, помимо прочего, и потому, что фронт здесь проходил всего в двадцати километрах от удобной для них железнодорожной магистрали, по которой великие мастера железнодорожных перевозок надеялись быстро подбрасывать резервы. Операция "Герихт" ("Осуществление правосудия") была полностью одобрена Вильгельмом II. В январе-феврале 1916 года сюда было переброшено десять немецких дивизий (шесть регулярных). Среди подвезенных 542 тяжелых орудий было тринадцать 420-миллиметровых и семнадцать 305-миллиметровых.
Двадцать первого февраля 850 германских орудий начали артподготовку на сравнительно небольшом фронте в двенадцать километров, и длилась эта канонада девять часов. Немцы выделили 168 самолетов для постоянного слежения за полем боя. Против фортов Дуамон и Во, защищаемых полумиллионом французов, немцы бросили миллион своих солдат. В первый день наступления они применили газы, во второй - новинку, девяносто шесть огнеметов. Через четыре дня немцы взяли форт Дуамон. Кайзер Вильгельм лично вручил награды победителям. Но назначенный командующим обороной Вердена генерал Петэн издал свой знаменитый приказ: "Они не пройдут". Ожесточение битвы стало невиданным. Треть миллиона немцев полегла за небольшой, изуродованный артиллерией клочок земли. Месяцы боев поставили вопрос: кто первым проявит слабость? Безупречная в теории логика Фалькенгайна споткнулась об отчаянную решимость французов. Через месяц боев немцы решили совершить промежуточную оценку ситуации. И хотя потери немцев были устрашающими, верховное главнокомандование решило продолжить операцию, рассчитанную на обескровливание французской армии. Присутствовавший на фронте наследный принц Гогенцоллерн предпочел сделать оптимистический вывод, что "перспективы значительной моральной и материальной победы остаются". Очевидцы говорят о сценах ада. Ужас битвы был неописуемым: "Мы вышли из места столь ужасного, что ни один лунатик не может представить этого ужаса"{404}.
Но Фалькенгайн следовал избранному методу. Деревня Во переходила из рук в руки тринадцать раз и все же осталась во французских руках. Защитникам форта Во генерал Жоффр объявил в ежедневном приказе: "О вас всегда будут говорить: они преградили путь на Верден". (Раненым в этих боях попал в немецкий плен капитан де Голль. После нескольких неудачных попыток побега он был помещен в тюрьму, где учил французскому языку молодого русского офицера Михаила Тухачевского).
Немцы бросили в бой баварцев во главе с генералом фон Кнесселем, взявшим на русском фронте крепость Перемышль. Но французы посылали в Верден ежедневно 6 тысяч грузовиков с боеприпасами и 90 тысяч подкрепления еженедельно - и крепость держалась{405}. Да, французские потери росли, но конца или агонии видно не было, и замысел Фалькенгайна стал терять свою убедительность. Несколько французских рот дезертировали, но общая решимость защитников Вердена поколеблена не была. Испытывая давление под Верденом, генерал Жоффр прислал Алексееву телеграмму: "Я прошу русскую армию начать наступление"{406}.