Первая просека
Шрифт:
В длинном помещении двумя рядами тесно стояли кровати вперемежку с топчанами. Все они были заняты. Больные притихли. В углу кто-то слабо простонал. Платов шагнул туда и испуганно остановился, разглядывая лицо молодого паренька: глазницы его были окружены черными с прозеленью огромными кругами, белки глаз пунцово краснели.
— Как самочувствие, Свиридов? — спросил врач, подходя к изголовью.
— Плохо… Иван Осипович… дышать нечем… — слабо ответил тот.
Врач нагнулся, осторожно прикоснулся к подбородку.
— Покажи десны.
У Платова дрогнуло сердце, когда больной с усилием обнажил десны — они напоминали комочки спекшейся крови, волдырями наплывали на мелкие пожелтевшие зубы. Потом врач откинул одеяло с ног больного. Припухшие в щиколотках и коленных суставах ноги были покрыты мельчайшей красной сыпью.
— Сколько раз пил сегодня пихтовый отвар? — спросил врач.
— Два раза — сколько давали…
— Будешь пить четыре раза. И увеличу норму брусники. Не робей, Свиридов, все равно выходим, кризис миновал.
— Спасите меня, доктор, — простонал паренек, — у меня там одна мать, в Харькове…
— Спасем, только не падай духом. Это вредно при цинге.
Примерно в таком же состоянии был и еще один больной — горбоносый паренек, тот самый, что был в бригаде «рыбаков-любителей», встреченных Захаром у Кривой протоки, когда возвращался он из побега. Остальные обитатели палаты не вызывали особых опасений — у большинства только слегка потемнели и кровоточили десны и едва заметно посинели впадины глазниц.
Платов целый час провел в больнице и был удручен ее состоянием: больные жаловались на однообразное питание, которого еще и не хватало, на жесткие топчаны, застеленные матрасами со стружками вместо сена. Но особую тревогу вызывала цинга. Восемь человек умерло за зиму, а количество заболеваний, по словам врача, стало увеличиваться, и ничем нельзя было остановить ее дальнейшего распространения.
Платов попросил главврача составить список продуктов, необходимых больным.
— А скажите, доктор, — спросил он, — существуют какие-нибудь меры, чтобы уберечься от цинги?
— Нужно больше двигаться, находиться на свежем воздухе, — врач пожал плечами, — ну и ввести обязательное употребление перед едой отвара пихтовой хвои. Между прочим, по моим наблюдениям, — добавил он, — имеет значение и бодрое состояние. У всех заболевших я наблюдаю хандру, и чем она больше овладевает человеком, тем сильнее проявляется у него болезнь…
— Я прошу вас, доктор, дайте указание всем столовым, в порядке саннадзора, чтобы пихтовый отвар везде имелся в изобилии. И еще: нужно, чтобы персонал больницы провел в каждом бараке беседы о мерах предохранения от цинги, а вы сами выступите со статьей в газете. Сделайте это безотлагательно! Надо спасать молодежь от гибели. Вы коммунист, доктор?
— Да.
— Считайте это поручением партии.
— Хорошо, товарищ секретарь, все будет сделано.
…Платов появился в парткоме лишь во второй половине дня. В приемной он увидел знакомые лица — это были парни из бригады Махинина.
— Прошу заходить! — Платов распахнул дверь в свой кабинет.
Он пригласил всех раздеться и, только когда уселся за свой стол, заметил, что среди вошедших нет самого бригадира.
— А почему нет Махинина? Он что, побоялся прийти?
Сероглазый паренек с открытым лицом ответил за всех:
— Сбежал он, товарищ секретарь!
— Как сбежал, куда?
— А кто ж его знает! Когда уходили на обед, оставался в шалаше, говорил: «Идите, догоню!» А потом не догнал и в столовую не пришел. А когда мы вернулись в шалаш, то видим, дверь открыта настежь, в шалаше, как на улице, — холод. Думаем: что такое? Посмотрели, а на его топчане один голый матрас — ни подушки, ни одеяла нет. И чемодана тоже нет — словом, ничего из его вещей и нет. Ну тогда поняли: сбежал наш бригадир!
— Из ваших пожитков ничего не унес?
— Украл. Вот у него, — курносый показал на смуглолицего парня с монгольским разрезом глаз, — в матрасе были спрятаны деньги. Махинин украл все триста рублей, а у меня — куртку из байки, теплую.
С минуту Платов изучал разнохарактерные лица ребят; некоторые не выдерживали его внимательного взгляда, отворачивались, но сероглазый парень открыто и добродушно смотрел ему в лицо.
— Ну и как же теперь думаете жить без бригадира? — спросил наконец Платов. — Побежите вслед за ним?
— Можно сказать, товарищ секретарь? — заговорил снова сероглазый. — Махинин не наш человек, мы теперь убедились в этом. После того как вы ушли, мы его разжаловали из бригадиров и немного… — Он смутился.
— Что, побили? — спросил Платов с улыбкой.
— Не то чтобы побили, а так, несколько оплеух поднесли.
— Чего же вы раньше смотрели? Вчера вечером?
— Да сбил он нас с толку, заслугами все похвалялся, говорит, сам был секретарем ячейки и все порядки хорошо знает. А сегодня мы пойдем в ночную смену, товарищ секретарь. Бригадиром ребята выбрали меня.
— Как твоя фамилия?
— Чижов.
— Тогда у меня, хлопцы, к вам нет больше вопросов! Буду надеяться, товарищ Чижов, что в вашей бригаде ничего подобного больше не случится.
— Не будет этого! — ответили комсомольцы.
Улыбка осветила лицо Платова.
Их разговор прервал Ставорский. Подтянутый, собранный, Ставорский щелкнул каблуками и только не взял под козырек. Пригласив его сесть, Платов внимательно окинул его взглядом, нахмурил лоб.
— Мы с вами нигде не встречались? — спросил он.