Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Шрифт:
— Что здесь происходит? — спросил Генрих, даже не поздоровавшись.
— Произошла какая-то ошибка, — сказала я. Я испытала такое облегчение, увидев его, что забыла даже сделать реверанс. Я просто подошла к нему и взяла его за теплую руку и сказала: — Генрих, эти йомены утверждают, что им приказано отвезти Эдварда в Тауэр!
— Именно так, — отрезал Генрих.
Его жесткий тон озадачил меня.
— Но милорд…
Он кивнул йоменам:
— Действуйте. Уведите мальчика.
Мэгги слабо вскрикнула и в отчаянии обвила руками шею Тедди.
— Милорд, — настойчиво продолжала
— Да, люблю! — звонко подтвердил Тедди. — И предан — я же присягал вам на верность! Мне сказали, что нужно это сделать, и я с радостью присягнул.
Йомены, сгрудившись вокруг, ждали, что скажет король.
— Пожалуйста, — сказала я, — пожалуйста, разреши Тедди остаться здесь! Он должен жить в семье, вместе со всеми. Ты же знаешь, он никогда никому не причинял вреда. И уж в первую очередь тебе.
Генрих нежно взял меня за плечо и отвел в сторону.
— Тебе следовало бы сейчас отдыхать, — сказал он, — а не бегать по коридорам и не волноваться по пустякам. Ты не должна сейчас огорчаться. И вообще, почему ты здесь? Ты должна находиться в родильных покоях. Собственно, мальчика собирались перевезти в Тауэр после того, как ты затворишься в своих покоях.
— Мне скоро рожать, — настойчиво зашептала я ему на ухо, — и, как тебе известно, очень скоро. Твоя мать постоянно твердит, что я должна быть спокойна, ибо любое волнение может повредить ребенку. Но как я могу быть спокойна, если от нас заберут Тедди? Пожалуйста, позволь ему остаться! Иначе я буду чувствовать себя совершенно несчастной! — Я быстро глянула на мужа: он не сводил с меня пронзительного взгляда своих карих глаз. — Я уже чувствую себя несчастной, Генри! Несчастной и совершенно измученной. Все это меня страшно расстраивает. Пожалуйста, скажи, что все будет хорошо!
— Ступай к себе и ложись в постель, — сказал он. — Я во всем разберусь. Тебя, разумеется, не следовало так тревожить. Тебе вообще не следовало об этом говорить.
— Хорошо, я вернусь к себе, — пообещала я. — А ты пообещай, что Тедди останется с нами. Ты только скажи, что Тедди может остаться, и я сразу же уйду.
И тут я с ужасом увидела, что в дверях стоит королева-мать.
— Идем, я сама провожу тебя, — предложила она. У нее за спиной толпились фрейлины. — Идем же.
Я колебалась.
— Ступай, — повторил Генрих. — Моя мать тебя проводит. А я все улажу и чуть позже зайду к тебе.
— Но Тедди останется с нами? — снова спросила я.
Генрих явно колебался. И пока он молчал, его мать успела незаметно меня обойти и из-за спины крепко обхватить руками за талию. На какое-то мгновение мне показалось, что она просто решила так продемонстрировать свое ласковое отношение к невестке, но потом я почувствовала всю силу ее хватки: я даже пошевелиться в ее объятиях не могла. Две фрейлины, подойдя ко мне, взяли меня под руки. Я просто поверить не могла тому, что меня, королеву, удерживают силой! Моему изумлению и возмущению не было предела, а тут еще одна из фрейлин схватила Мэгги, ей помогали две других,
— Нет! — пронзительно вскрикнула я.
Мэгги тщетно пыталась вырваться из рук фрейлин и даже брыкалась, но они держали ее крепко и не дали броситься вслед за братом.
— Нет! — снова крикнула я. — Вы не можете забрать Тедди, он же ничего дурного не сделал! Только не в Тауэр! Только не Тедди!..
Генрих бросил на меня поистине ужасающий взгляд — при этом его мать по-прежнему удерживала меня силой, а я вырывалась! — затем резко повернулся и вышел из комнаты, сопровождаемый своей стражей.
— Генри! — пронзительно крикнула я ему вслед.
Но миледи закрыла мне рот своей жесткой ладонью, и мы услышали грохот гвардейских сапог на галерее, а затем и на дальней лестнице, ведущей вниз. Хлопнула внешняя дверь, наступила тишина, и миледи наконец убрала свою руку. Я тут же возмущенно воскликнула:
— Да как вы посмели! Как вы вообще смеете меня удерживать? Немедленно отпустите меня!
— Я отведу тебя в твою комнату, — ровным тоном заявила она. — Тебе нельзя волноваться.
— Но я уже очень взволнована! — закричала я. — Взволнована и огорчена! Тедди нельзя отправлять в Тауэр!
Она мне даже не ответила. Просто кивком приказала своим фрейлинам следовать за нею, и они решительно повлекли меня прочь. Я слышала, как зарыдала у меня за спиной Мэгги, как женщины, которые ее держали, бережно опустили девочку на пол, вытерли ей лицо и стали нашептывать, что все будет хорошо. Моя сестра Сесили тоже была в ужасе от этой сцены семейного насилия. Я хотела, чтобы она позвала нашу мать, но, видимо, от пережитого потрясения она как-то сразу резко поглупела и только смотрела то на меня, то на королеву-мать, словно та успела отрастить клыки и крылья и теперь, точно злобный демон, держала меня в плену.
— Идем же, — сказала мне миледи. — Тебе следует прилечь.
И она пошла вперед. Ее верные прислужницы наконец-то отпустили меня — действительно, не нести же им меня? — и я… покорно пошла за нею следом, изо всех сил стараясь взять себя в руки и говорить спокойным тоном.
— И все же, миледи, я должна просить вас вмешаться и заступиться за моего маленького кузена Эдварда, — сказала я, глядя на застывшую спину моей свекрови, на ее белый апостольник и напряженно приподнятые плечи. — Я умоляю вас: поговорите с вашим сыном, попросите его освободить Тедди! Вы же знаете, что Тедди — совсем еще ребенок, невинный ребенок, в голове которого нет ни одной дурной мысли. К тому же он ведь находится под вашей опекой, и любое обвинение в его адрес отразится на вас.
Но леди Маргарет ничего мне не отвечала; она просто шла впереди, преодолевая одну закрытую дверь за другой, а я слепо следовала за ней, пытаясь найти такие слова, которые заставили бы ее остановиться, обернуться и внять моим требованиям и мольбам. Наконец она открыла двойные двери какой-то полутемной комнаты, и я в последний раз повторила:
— Он ведь находится под вашей опекой. Ему следует находиться при вас…
Но она мне так и не ответила. Сказала только:
— Сюда. Входи и отдыхай.