Первая встречная
Шрифт:
Женщина кивнула головой, еще теснее прижалась к Маркову, пошептала:
– Страшно мне, Сережа!
Марков наклонился, посмотрел ей в глаза:
– Кого ты боишься? – Он засмеялся. – Этого пьянчужку?
– Ты не знаешь его, – упрямо сказала Ирина, – он жесток и безжалостен…
– Как всякий трус. С беззащитными и слабыми. «Союзники»! Где они были, когда один на один наш народ дрался с фашизмом, спасали Европу, мир… Пели нам дифирамбы, отделываясь свиной тушенкой, а когда дело подошло к концу – бросились «спасать» цивилизацию… Испугались, что русские танки появятся на берегах Ла-Манша, войдут в Париж!
Телефонный звонок поднял
– Как настроение? – спросил полковник.
– Все в порядке.
– Она у тебя?
– Да.
– Нервничает, поди?
– Есть немного.
– Я, брат, тоже нервничаю, – сознался Агапов, – ты успокой ее. В зале будут наши. Будь осторожен, торгуйся – они это любят. И все время помни о главном! – сказал он. – Ну, бывай здоров!
– Спасибо!
– Это генерал? – вставая с дивана, спросила Ирина, когда Сергей положил трубку.
– Нет, Агапов.
Она помолчала, потом медленно, точно раздумывая, сказала:
– Завидую. Тебе, твоим друзьям, поступкам вашим, мыслям, жизни! У вас все ясно и чисто… Не надо оглядываться назад, бояться, упрекать себя… Неужели ты не понимаешь, как вы все счастливы?
– И ты это говоришь сейчас, когда мы делаем все, чтобы исправить твою ошибку? – воскликнул Марков.
– Только ошибку? – горько усмехнулась она.
– Не надо, Ирина! Теперь не время казнить себя!.. Нашла же ты в себе мужество…
– Скажи, ты знал обо мне?.. – перебила она. – Ну, до того, как я сказала сама?
Как ей хотелось услышать «нет», но Сергей, помедлив, кивнул:
– Знал!
– Знал и молчал! – нахмурившись, упрекнула она. – Может быть, ждал момента…
Сергей промолчал.
– Значит, пожалел? – она резко вскинула голову, лицо ее побледнело, в глазах мелькнули колючие огоньки. – Я не нуждаюсь в твоей жалости! Не нуждаюсь! Сполна отвечу за все! Сама!
Марков обнял ее, прижал к себе, она пыталась вырваться, но он только крепче обнимал ее, чувствуя, что она вся дрожит.
– Глупая, я только добра желаю тебе, – мягко сказал он. – Возьми себя в руки, завтра у нас трудный день. Последний экзамен! Его нужно выдержать. Ну, успокойся, успокойся! Ни о чем другом сейчас мы не имеем права думать.
Неожиданно она порывисто обняла Сергея и быстро-быстро, точно боялась, что не успеет сказать, зашептала на ухо:
– Спасибо тебе за все, за то, что ты такой! Спасибо! Прости. Я тоже люблю тебя, очень…
Сергей слышал ее шепот, ощущал теплоту ее тела, дразнящий запах волос…
«Бедная моя!» – с нежностью подумал он. Гладил вздрагивающие плечи, чувствуя, как туманится голова, как его обволакивает, подчиняет и пьянит чувство близости к прильнувшей к нему женщины. Смотрел в напряженные глаза…
Ирина крепко обхватила его шею и быстро, почти исступленно, как заклинание, зашептала:
– Я останусь у тебя, останусь…
Это отрезвило. Он неловко отстранился, но сейчас же снова обнял ее и ласково, вложив в свой голос всю нежность, на которую только был способен, как можно мягче сказал:
– Не надо, не надо, Ирина, дорогая. Я слишком люблю тебя, чтобы… – И увидев, как дрогнули ее губы, не выпуская из своих объятий, уже более твердо сказал: – У нас все впереди. Мы должны, мы будем счастливы!..
… Где-то на Украине, в небольшом городке, маленькая девчурка вздрагивала от разрывов бомб, швейного стрекотания пулеметов, прижималась к матери, плакала от страха…
Потом, с
В Киеве остались дедушка и бабушка. Старые и слабые, которых в сорок втором «победители» облили бензином и сожгли живьем в Бабьем Яру. (Как она могла забыть это?)
Война была долгой, упорной. Тысячи городов и сел лежали в развалинах. Куда только не разметала война людей! Миллионы русских не вернулись домой – остались лежать в безымянных могилах, разбросанных по всей Европе. Не было семьи, где бы не оплакивали сына, отца, брата, мужа. Наконец, в мае сорок пятого советские танки вошли в Берлин.
В последний раз артиллерийские залпы салюта и разноцветный фейерверк известили о победе.
Война была окончена!
За годы войны девочка превратилась в подростка, вернулась в родной полуразрушенный город, училась. Вспоминала иногда дедушку, бабушку, плакала. Правда, плакала она и получив в школе двойку.
Она росла, постепенно забывала страшные полуголодные военные годы, вытянулась и из угловатого подростка со смешными косичками превратилась в красивую, веселую, смешливую девушку. И те самые ребята, которые раньше задирали ее, дергали за косы и показывали язык, а порой и колотили, теперь ухаживали и писали записки. Она много читала, но без всякой системы, а так, что попадало под руку. Конечно, любила кино, собирала фотографии актеров и актрис и, что греха таить, втайне мечтала стать кинозвездой. После смерти матери отец женился на другой женщине, с первого дня невзлюбившей падчерицу. Жалобы на то, что отец мало зарабатывает, возросли, когда в семье появился ребенок. Отец почти не замечал ее, мачеха попрекала чуть ли не каждым куском.
В Москве жила сестра отца, старая дева. Во время одной из поездок к тетке та предложила племяннице остаться, обещала помочь поступить в институт. Ирина обрадовалась и переехала в Москву. Но готовиться к экзаменам как следует оказалось не так просто. Она провалилась по математике, погоревала, устроилась на курсы стенографии и поступила на работу…
В шесть часов кончался рабочий день, и с этого момента Золушка превращалась в прекрасную царевну. А доброй феей, творившей чудо, была соседка Анна Леопольдовна, долговязая, высохшая, как мумия, старуха из «бывших», занимавшая одну из комнат большой коммунальной квартиры. Покачивая маленькой, почти детской головкой на длинной высохшей шее, она могла часами рассказывать о кабачках Монмартра или костюмированных балах графини Анжеллы в Венеции, на которых «было очень, очень мило…». Как хотелось Ирине пожить этой жизнью, блистать на приемах, ездить в сверкающих лаком автомобилях, танцевать в ночных дансингах, слышать за собой восторженный шепот. Как было не поверить, что придет принц и уведет в свой хрустальный дворец. Но времена были другие. У немногих оставшихся на планете принцев были свои заботы и неприятности, они были далеко, не очень тепло отзывались о стране, где она жила, и даже не догадывались о существовании ожидавшей их Золушки. Не было ни роскошной, бездумной жизни, ни миллионеров, бросавших к ее ногам свои состояния, ничего, о чем она начиталась в заграничных романах и видела в зарубежных кинофильмах. Была старая, молчаливая тетка, ежедневная шестичасовая работа. И длинные вечера. И никого рядом, кто бы объяснил, предостерег, рассказал о настоящей жизни, о жертвах, принесенных за нее, – обо всем, что тревожило и волновало советских людей.