Первая жертва
Шрифт:
Несколько секунд они стояли, не говоря ни слова, пока лорд Аберкромби пытался прийти в себя.
— Как он погиб? — наконец спросил он.
— Сообщили, что он погиб в бою, сэр.
— Сообщили? — резко бросил старик. — Что вы, черт возьми, хотите сказать, «сообщили»?
Помощник министра пристально разглядывал ковер на полу.
— Военные сообщили, что ваш сын погиб при Ипре. Пал смертью храбрых.
На искаженном горем лице старика отразилось сомнение.
— Пойдемте со мной, — приказал он и отвел помощника министра в курительную комнату.
— Я говорил с сыном вчера, — сказал
— Его не было у Ипра, — продолжил старик. — Он позвонил мне сюда, в клуб «Карлтон», из французского замка. Его отправили туда поправляться, поскольку он временно потерял дар речи.
Молодой человек по-прежнему молчал.
— Ипр находится в Бельгии, — продолжил лорд Аберкромби. — А замок, из которого звонил мой сын, во Франции. Он спешил сообщить матери, что с ним все в порядке. Что он поправляется.
И снова в комнате повисло молчание. Несчастный помощник министра отказывался смотреть старику в глаза.
— Как человек, поправляющий свое здоровье во французском замке, мог быть убит во время военных действий при Ипре? Он что, повесил трубку и помчался через границу в Бельгию, на передовую, чтобы принять участие в ночном наступлении?
— Ваш сын погиб, сэр, — повторил помощник министра. — По сообщению, он погиб в битве. Пал смертью храбрых.
17
Медленное выздоровление
— Его будут лечить но инструкции, мистер Дженкинс, а это означает, что сломанные ребра следует перевязать, а за пациентом нужно наблюдать. Наблюдать,ясно вам, мистер Дженкинс? По инструкции.
Врач положил руку на грудь Кингсли, от чего пациент сразу же закричал от боли.
— Осторожно, доктор, мои легкие! — взвыл он.
— Полученные им побои оказались сильнее, чем я думал, — продолжил врач. — Не думаю, что этот заключенный долго проживет в камере, и, боюсь, я вынужден официально уведомить вас, что, по моему мнению, его нужно держать отдельно от остальных для его собственной безопасности.
— А вам обязательно выражать свое мнение в письменной форме? — спросил Дженкинс.
Доктор ненадолго задумался.
— Ну, я должен свериться с инструкцией, но мне кажется, что в рамках моих полномочий устного замечания будет достаточно.
— И вы выскажете это устное замечание, только если к вам обратятся с вопросом? Скажем, некие высокопоставленные особы?
— Приставать к вышестоящим чинам с непрошеными замечаниями определенно не входит в мои обязанности. Но если ко мне обратятся,то конечно…
— К вам не обратятся.
Все было решено. Не останется никаких записей, где было бы указано, кто уклонился от выполнения своих обязанностей и дал ему погибнуть от побоев. Садист Дженкинс, ответственный за его безопасность, желал ему смерти, а врач этому не препятствовал, при условии, что его тылы будут защищены. Кивок и ухмылка послужили Кингсли смертным приговором.
— Тогда, доктор, заштопайте его, как я и сказал, согласно вашей драгоценной инструкции, а когда он наконец сможет доковылять до двери, отдайте его мне.
На самом деле Кингсли уже
Когда Дженкинс ушел, врач вместе с санитаром стали менять бинты на груди Кингсли. Посмотрев в окно, а затем на часы, свисавшие с цепочки на упитанном животе доктора, Кингсли понял, что сейчас утро. Несмотря на ранний час, от доктора все так же пахло бренди; очевидно, он бывал нетрезв не только после ужина, но и вообще весь день. Кингсли громко охнул от боли, когда врач начал наматывать неуклюжими руками бинты, а когда он всем весом облокотился вдруг на грудь Кингсли, закричал еще громче.
— Тихо ты! — рявкнул доктор. — На тебя даже бинтов жалко, их следовало бы отослать на фронт, где они пошли бы солдату, а не трусу.
— Доктор, — прошипел Кингсли сквозь сжатые зубы, — я не читал вашей инструкции, но вряд ли в список ваших обязанностей входит вдавливать сломанные ребра в легкие пациентов. Если вы продолжите в том же духе, я умру прямо здесь, на этой лавке, и что на это скажет инструкция?
Врач выпрямился.
— Ну и черт с тобой, неблагодарная свинья! Я не обязан марать о тебя руки! Инструкция требует, чтобы я пришел к больному и поставил диагноз. Это я уже сделал, сэр! И сделал отлично. У вас сломаны три ребра, каждое из них было обследовано, внесено в список и зарегистрировано, я сделал все необходимые записи и подшил материал к делу! Я выполнил свои обязанности, сэр, и никто не сможет этого опровергнуть! Теперь я могу на законном основании оставить вас на попечение санитара. Сомневаюсь, что в правилах министерства внутренних дел, где говорится об обязанностях тюремного офицера медицинской службы, есть пункт, по которому я обязан терпеть неуважение и оскорбления всяких отказников. Я перевязываю ваши раны в знак христианского милосердия, но если моя помощь вам не подходит, то можете отправляться к черту, потому что я умываю руки. Санитар! Перевяжите заключенного!
С этими словами доктор поднялся со скамейки и с важным видом покинул комнату.
18
И снова клуб «Карлтон»
Лорд Аберкромби выглядел так, словно его поразила молния. Потребовав у военного министерства предоставить ему подробности касательно смерти своего сына, он был готов к любому объяснению, но только не к такому.
— Убит? Это невозможно, — повторял он. — Кто мог убить моего мальчика? Его так любили. Его все любили.
Никаких помощников министра в комнате уже не было. Военный министр лично поспешил на встречу с лордом Аберкромби, узнав, что парламентский организатор партии тори — человека на этой должности называли «главным кнутом» — отказывается принять официальное объяснение гибели известного поэта.
— Увы, милорд, его все же убили, — повторил министр. — Премьер-министр попросил меня передать свои глубочайшие соболезнования и…
— К черту его соболезнования! — бросил старик. — Этого не может быть. Алан — солдат. Что я скажу его матери? Это какая-то ужасная ошибка, и я позабочусь о том, чтобы те, кто ее совершил, никогда…