Первобытный зверь

Лондон Джек

С ударом гонга Глэндон, к своему удивлению, увидел, что Нэт Поуэрс словно сорвался с цепи. С первой же секунды это был какой-то вихрь ударов, и Глэндону нелегко было избежать серьезных повреждений. Он увертывался, отступал в сторону, но едва ему удавалось дойти до середины арены, как противник новыми выпадами загонял его обратно к веревкам. Несколько раз Поуэрс давал ему полную возможность нанести решительный удар, но Глэндон отказывался нанести молниеносный «нокаут» и вывести противника из строя.

Он приберегал его для восемнадцатого раунда. Он за весь

матч ни разу не вкладывал в удары всей мощи.

Две минуты Поуэрс яростно, без передышки, бросался на него. Еще минута — и раунд окончен, а ставящий на боксеров синдикат посрамлен. Но этой минуте не было суждено пройти благополучно. Противники сошлись в центре арены в обхвате, и все шло совершенно нормально, если не считать того, что Поуэрс бесновался вовсю. Глэндон вытянул его левой рукой эффектным, но не сильным ударом по лицу. Таких ударов он надавал немало в течение этого матча. Но, к своему великому изумлению, он почувствовал, как Поуэрс сразу ослабел и осел на пол, словно его подгибающиеся ноги отказывались поддерживать его громоздкое тело. Он тяжело рухнул на пол, перекатился на бок и замер с закрытыми глазами. Арбитр, наклоняясь к нему, выкрикивал секунды.

При слове «девять!» Поуэрс встрепенулся, как бы тщетно пытаясь подняться на ноги.

— Десять! — и «аут»! — крикнул арбитр.

Он схватил руку Глэндона и поднял ее высоко вверх, давая ревущей публике знак, что Глэндон победил.

В первый раз за свою карьеру боксера Глэндон был потрясен. Этот удар не был «нокаутом». Он мог в этом поручиться своей жизнью. Удар пришелся не по челюсти, а по лицу, и он это совершенно определенно знал. И вот противник его выбит, счет закончен, и сцена ложного поражения блестяще проведена. Заключительное падение на пол было верхом мастерства. Для зрителей это был несомненный «нокаут», а кинематограф запечатлел все это жульничество.

Редактор не ошибся, называя финальный раунд и весь матч сплошным обманом.

Глэндон через веревки кинул быстрый взгляд на лицо Мод Сэнгстер. Она глядела прямо на него, но ее глаза были холодны и враждебны, они, казалось, его не узнавали и глядели на него без всякого выражения.

Пока он смотрел на нее, она равнодушно отвернулась и сказала что-то своему соседу.

Секунданты Поуэрса уносили его в угол, он лежал на руках какой-то расслабленной массой. А секунданты Глэндона подходили к Пэту поздравлять и снять с его рук перчатки. Но Стьюбенер опередил их. Его лицо сияло, и, схватив правую перчатку Глэндона обеими руками, он вскричал:

— Молодец, Пэт! Я знал, что вы это сделаете!

Глэндон выдернул свою руку из его рук, и в первый раз за все проведенные вместе годы импресарио услышал от него брань.

— Убирайтесь к черту! — крикнул он, поворачиваясь к секундантам и протянув им руки, подождал, чтобы они сняли перчатки.

Глава VIII

Вечером Мод Сэнгстер, выслушав решительное утверждение редактора, что честных боксеров не существует, поплакала с минуту, сидя на краю кровати, затем

рассердилась и легла спать с ненавистью и отвращением к себе, призовым боксерам и всему миру в целом.

На следующий день она принялась за литературную обработку своего интервью с Генри Эдиссоном, которое так и осталось незаконченным. Это происходило в предоставленной в ее распоряжение отдельной комнате в редакции «Курьера». Она только что перестала писать и взглянула на заголовок газеты, объявляющей о предстоящем матче Глэндона с Томом Кэннемом, как в комнату вошел один из мальчиков-курьеров и подал ей карточку. Карточка была Глэндона.

— Скажите ему, что я занята, — сказала она мальчику.

Через минуту мальчик вернулся.

— Он говорит, что он все равно войдет, но ему хотелось бы получить ваше разрешение.

— Вы говорили ему, что я занята? — спросила она.

— Да, мэм, но он сказал, что он все равно войдет.

Она молчала, и мальчик, с глазами, сияющими восторгом перед назойливостью посетителя, продолжал:

— Я знаю его. Он здорово сильный парень. Если бы он захотел, то мог бы разнести всю редакцию. Он — Юный Глэндон, что выиграл вчера матч.

— Ну что ж, хорошо, пустите его. Мы не хотим, чтобы нам разносили нашу редакцию.

Когда Глэндон вошел, никаких взаимных приветствий не последовало. Она была холодна и враждебна, как ненастный день, не предложила ему сесть и, казалось, не узнавала его. Полуотвернувшись, сидела она за столом, выжидая, чтобы он изложил причину своего появления. Он не подал и виду, насколько ее надменное обращение оскорбляло его, и сразу приступил к делу.

— Мне необходимо поговорить с вами, — коротко сказал он. — Вчерашний матч. Он окончился на назначенном раунде.

Она пожала плечами.

— Я знала, что это так будет!

— Нет, вы не знали, — возразил он. — Вы не знали. Я тоже не знал.

Она повернулась к нему и поглядела на него с подчеркнутым выражением скуки.

— Стоит ли об этом разговаривать? — спросила она. — Призовой бокс — это призовой бокс, и нам всем известно, что это такое. Матч закончился на том раунде, что я вам называла.

— Да, это правда, — согласился он. — Но вы этого не знали. На всем свете только вы да я знали, что Поуэрс не получит «нокаута» на шестнадцатом раунде.

Она продолжала молчать.

— Говорю вам, что вы это знали. — Его голос звучал повелительно, и, видя, что она все еще отказывается говорить, он подошел к ней ближе. — Отвечайте мне, — приказал он.

Она кивнула головой.

— Но он получил его, — настаивала она.

— Нет. Он никакого «нокаута» не получал. Вы понимаете? Я вам расскажу, в чем тут дело, а вы меня выслушаете. Я вам не лгал. Вы поняли меня? Я вам не лгал. Я был дураком, и они провели меня и вас вместе со мной. Вам кажется, что вы видели, как он получил «нокаут». Но мой удар не был достаточно тяжел для «нокаута». Он даже не пришелся по настоящему месту для решительного удара. Поуэрс притворился, будто получил его. Он разыграл фальшивый «нокаут».