Первое апреля октября
Шрифт:
Но как это странно, всё же, — не уметь объяснить единственной и такой влекущей деве свои чувства. Неужели отец наш Адам был так же безмолвен пред матерью Евой?
Но я же мужчина, я победитель! Неужели не смогу я победить собственную робость?!
7
Я люблю тебя! Я совершенно точно знаю, что люблю тебя.
Нет, не только потому, что ты — единственная женщина, а я — последний мужчина, отнюдь. И в череде самых прекрасных женских лиц я сразу отличу твой лик — исполненный
Она кладёт руку мне на плечо, и мы танцуем. Танцуем до утраты всякого представления о пространстве вокруг нас, теряемся в переплетениях света и тьмы, в отражении свечей. Сердце замирает и как будто исчезает, растворившись в груди, в крови, в чувстве вечного ожидания счастья.
И кружится голова.
И немного мутит почему-то.
8
Наконец-то я услышал Её голос! И теперь точно знаю, что Она любит меня, любит! О, Господи, кажется, я счастлив, я безмерно счастлив!
Она склонилась к моему лицу, так, что я ощутил слабый запах Её одежд (отчего-то мне почудился аромат ладана), почувствовал на своей щеке прикосновение Её волос. И прошептала в самое ухо:
— Милый…
И ещё что-то, но очень тихо, так, что я не расслышал. Но разве мало одного этого слова — «милый»?! Разве не о многом оно говорит сердцу, которое так долго томится, так сладко замирает в предчувствии и вдруг несётся вскачь при одном воспоминании о Ней?
Мы безумно долго вместе, в этом утратившем себя мире, — кажется, целую вечность.
Мне хочется кричать от восторга, но здесь слишком мало воздуха — я не могу набрать его полную грудь. Если бы Её не было рядом, я бы решил, наверное, что умираю от удушья.
Но что за глупая идея! Если я и могу умереть, то только от любви!
9
Не помню, как мы попали на этот остров. На эту скалу. Наверное, я прилетел вслед за Ней.
Что значит — прилетел?.. Я умею летать?..
А что же тут удивительного, ведь я люблю и любим! Говорят же, что любовь окрыляет.
Мы стоим на самом краю скалы, у обрыва, над которым даже дышать становится жутко, не то что заглянуть в него. Но нам не страшно. Вытянув руки, ловим в ладони ветер. Если его схватить, он затихает в руках тёплым, робким птенцом. Тогда можно раскрыть ладони и выпустить его обратно; и он улетит, благодарно коснувшись щеки крылом.
Восхитительное чувство лёгкости! Мне никогда ещё не было так легко и столь беспечно хорошо.
А в небе, где медленно и тихо тлеет закат, кружатся и кричат на разные голоса птицы. Белые, розовые и голубые, как само небо, с которым сливаются до того, что их почти невозможно различить, они словно прозрачны. Как это прекрасно и необычно! Я обязательно напишу потом картину. Ещё раз прилетим с Ней сюда, и я напишу. И Её на фоне заката — мою белую, белую и прекрасную птицу…
Лёгким облаком Она вдруг поднимается в воздух, над пропастью, так беспечно, словно под ногами Её — твердь.
Куда же ты? Не улетай! Постой!..
Ах, какой же я глупый, право! Ведь у меня есть крылья! Я должен лететь за ней, туда, в небо. Она зовёт. Она улыбается мне.
Запись № 9
о смерти пациента военно-полевого госпиталя
Дата поступления: 24 октября 1914 года.
Фамилия: неизвестна
Имя: Андрей
Отчество: Александрович
Лет: 19 (?)
В звании: штык-юнкер
Особые пометки: -
DS: травматическая ампутация обеих ног, травматическая ампутация указательного и среднего пальцев левой руки, травматическая ампутация левого глаза, осколочное ранение груди, контузия, частичная утрата зрения вследствие ожога, частичная утрата слуха
Лечение: …
Причина смерти: остановка сердца
Дата смерти: 2 ноября 1914 года.
Запись сделал: врач Меттерних П.К. (подпись)
В свидетелях: сестра милосердия Св-Тр.о.с.м. Таинцева А.С. (подпись)
Белая лошадь
Белая лошадь была черна как смоль. Но люди почему-то упрямо отказывались признать её чёрнойлошадью и настойчиво звали гнедым. Люди жестоки, а порою — просто глупы. Им не понять.
В очередной раз обиженная, лошадь сидела в гнезде и жмурилась на бумажный кораблик, забытый во вчерашней луже. С деревьев, шурша, опадала осенняя печаль. Ковром-самолётом стлались под облаками улетающие на юг птицы. Где-то на севере дождь собирался в дорогу, подпоясывал рубаху ветром.
«Кис-кис!» — настойчиво звал из-под дерева хозяйский сын-семилеток, но лошадь не отвечала — она знала, что это приторно-ласковое «ки-иса, ки-иса» не сулит ей ничего хорошего: её опять будут таскать за хвост, выдёргивать плавники и ковыряться в душ е. Она отворачивалась и прятала морду под хвост.
А когда поплыли в белосером поднебесье журчащим клином журавли, она подняла тоскливо положенную на лапы голову, вытянула шею, запрядала купированными ушами, прислушиваясь. Что-то в её сердце отозвалось, затрепетало, расширилось воздушным шариком и опало. Расширилось и опало.
«Что же ты медлишь, сестра! — кричали ей птицы. — Давай к нам! Улетим от осенней грусти!»
И тогда, не выдержав, белая лошадь рванулась, с места в карьер, рысью, галопом, иноходью — всеми отчаянными аллюрами сразу — и — глухомягким топотом по облакам, облакам, облакам — в небо, белым пятном, сливаясь и растворяясь, вслед за стаей родимой — на юг.