Первое дело Иеро
Шрифт:
Жаль, что у него нет Метателя, подумалось вдруг. Иеро опять прислушался, понимая, что «вдруг» зачастую есть сигнал подсознания.
Долгое время он не слышал ничего — шум ветра, рокот огненной горы, плеск воды в озере в счет не шли. Затем пробилось: шаги. Но не тяжелые шаги волосатых ревунов. А легкие, летящие.
Рэт-лемуты?
Сколько же их, слуг Нечистого? И куда ему бежать теперь?
Меч был по-прежнему остер и тверд. Значило это, что старик жив, раз живо его создание? Или просто настолько крепко задумал старик,
Надежней бы и ему научиться. Было бы время.
А вот времени, похоже, оставалось немного. Шаги приближались.
Но шел один человек. Вернее, одна пара ног.
Не руби сплеча, учил величайший Лек-Сий. Хорошо, что вспомнилось ко времени. Захватить и допросить, а зарубить можно и потом.
Иеро начал беспокоиться — не пройдет ли рэт-лемут мимо. Лучше смерть в бою, чем смерть от страха.
Он прислушался — на этот раз к себе. Страха не было. Нехорошо. Недооценивать врага перед боем — первый шаг к поражению. Второй — переоценивать.
Шаги ближе и ближе. Ну, сейчас!
Это был не рэт-лемут. И не волосатый ревун.
— Надежда?
Перед ним стояла внучка старика, Надежда.
— Меня послал дядюшка, — сказала она.
— Что с ним? Жив?
— Нет, — она удивилась, — как можно? Волосатые ревуны его зарубили.
— Но… — Иеро смутило отсутствие признаков горя на лице внучки. Бессердечная? Бездушная?
— На восстановление понадобится время.
— На восстановление чего?
— Дядюшки. А вы ждать не можете. Поэтому он и послал меня.
— Мертвый?
— Дядюшка не мертвый и не живой.
— Как это?
Девушка не ответила, лишь заморгала. Глазищи — то, глазищи! Пламя огненной горы плясало в них, и казалось — они светятся изнутри.
А и страшно — горящие красные глаза.
— Зачем он послал тебя? — Иеро перевел взгляд за спину девушки.
— Чтобы я провела тебя к выходу.
— Понятно… — все-таки старик его не бросил. Через внучку, а отпустит. Лучше бы не звал. Спал бы он на своем ложе. Или летал над Но-Омом. Один. — Мы… Мы полетим?
— Полетим, — согласно кивнула Надежда. — Ты уже научился, я знаю.
— Откуда? Видела?
— Сейчас вижу.
Интересно, в чем эта видимость проявляется? И всякому ли видна, или только ей, неведомой внучке неведомого старика?
— Тогда… Тогда сейчас?
— Нет. Синь-звезда еще не взошла. Она поможет полету. Без нее тяжело, особенно тебе.
Иеро обрадовался, хотя радоваться было совершенно нечему. Пребывание здесь таило опасность. Нет, не таило, выказывало совершенно откровенно. Убираться надо, и поскорее! Неужели он подвергает себя риску только потому, что ему нравится Надежда? Вот она, ловушка молодости, о которой столько предупреждали в семинарии. Свойство естественное, но сколько от него помех общественному служению!
— А волосатые ревуны? Ты не знаешь, где они?
— Охраняют пути к выходу. Ищут тебя. В поселке. В каменоломне. У огненных Гор, — отвечала Надежда коротко, скупо, и потому он не решился расспросить, что за каменоломня такая. Да и не надо ему это знать. Зато другое надо.
— Кто их послал, волосатых ревунов?
— С'Финкесс. Его тоже создал дядюшка. Только С'Финкесс был создан в плохое время, оттого и сам вышел плохим. Он восстал, а дядюшке уничтожать его жалко. Так и живем…
— Ты говоришь — тоже. А кого он еще создал? — Иеро обеспокоился, уж не мания ли величия у дядюшки. Что, если и свет, и тьму, и гадов и рыб — всех он, дядюшка.
— Меня.
Возразить нечего.
— Но С'финкнесс — что, сын твоего дядюшки? Или внук?
— Он — его копия. Точно, как дядюшка. Только бралась копия в дурную минуту. А С'финкнесс наделал копий с себя, и теперь они все на одно лицо. Лоны.
О лонах Иеро знал понаслышке — Универсальная Кандианская Церковь считала творение копий актом запретным, богохульственным, и семинаристы не учили ни заклинаний, ни деталей процесса.
Выходит — темные Мастера — это лоны дядюшки? Потому-то все они на одно лицо!
Но мастер С'Видлер не очень-то напоминал своего создателя. Хотя — он ошибся, употребив слово «все». Возможно, лишь некоторые из Темных Мастеров были Лонами дядюшки С'Мирна. Причем — разного возраста!
Он посмотрел на небо, ища Синь-Звезду. Но небо было плотным, непросветным. поди, и солнцу-то не пробиться, где уж Синь-Звезде.
Быть может, на нее сердцем смотрят, не глазами.
Молчать было неловко, но неловко только ему. Девушка же безмятежно стояла рядом, смотря вдаль, на озеро. Вроде бодрствует, а вроде и спит. Спящая красавица.
Он услышал шум. Теперь он был иной — к нему крались.
Иеро встрепенулся, готовясь к схватке.
— Это всего лишь волосатые ревуны, — сказала девушка, успокаивая.
— Скоро… Скоро взойдет Синь-Звезда?
— Да.
Что значит «да»? Через склянку? Четверти склянки — и то хватит, чтобы ревуны приступили к пиршеству.
Ну, нет, он им запросто не дастся. Меч хорош, и сам он неплох. С одним-двумя справится.
Их было трое. Волосатые ревуны среди лемутов отличались наибольшей свирепостью. И свирепость подкреплялась жестоким, беспощадным умом и могучей, почти несокрушимой силою.
Все надежды Иеро были в слове «почти».
Меч против моргенштерна? Штука спорная. В чьих руках меч, вот что важно.
Но меч против трех моргенштернов…
Девушка спокойно посмотрела на приближающихся врагов.
Но были ли они врагами и для нее? Мысль обожгла Иеро. вдруг они заодно — Надежда и лемуты?
Когда ревуны приблизились на расстояние трех прыжков, девушка подняла руку.
Сигнал?
— Уходите, — сказала она.
Самый крупный лемут — в темноте они все казались просто огромными — рассмеялся, по-человечески рассмеялся. Нехорошо. Глумливо.