Первое имя
Шрифт:
— Правильная «молния»! — упрямо повторил Степан. — Почему плохо подается порожняк во второй карьер? Потому, что тесно транспорту на руднике, простаивает он у входной-выходной траншеи. Значит, нужно вторую траншею пробить, чтобы транспорт в одном направлении шел, без задержек, чтобы порожняка было вдосталь. Почему же траншея еще не пробита, о чем это рудничное начальство думает! Шевелить его надо!.. Ну, и другая сторона дела имеется. Неважно работают некоторые молодые машинисты, задерживают порожняк под стрелой экскаватора. Да хоть бы меня в пример взять. Проверил я вчера по секундомеру. Григорий Васильевич врезает ковш в породу пять секунд, а я — восемь-девять. Умение у него просто золотое, а у меня… Сколько лишних минут паровоз возле моей машины торчит!.. Уменье надо добывать! До войны я в Половчанском карьере работал неплохо, а на Железногорском руднике и породы серьезнее, крепче, и техника появилась другая. Ко всему заново привыкать надо…
— Я понимаю, — сочувственно проговорила Наталья.
— Только вы не подумайте, что я жалуюсь, — возразил Степан. — Не люблю жаловаться, потому что это малодушная слабость… Вчера познакомился я с вашим папашей, с Григорием Васильевичем, поговорили мы. Я по глупости брякнул, что не надеюсь, конечно, его рекордов добиться. Так он меня полчаса ругал, доказывал, что любой показатель можно перекрыть… Пообещал мне помочь, подучить. У меня после этого будто еще одна пара рук выросла, душа горит на большую работу. И своего я добьюсь, не сомневайтесь! Ни в каких «молниях укора» Полукрюкова больше не будет!
Эти горячие слова обрадовали Федю; его лицо просветлело, морщинки на лбу разгладились.
— О-хо-хо! — иронически произнес Вадик.
Круто повернулся к нему Федя.
— Ты чего такаешь да охаешь, ну? — спросил он враждебно.
— А что такое? — Вадик высоко поднял свои почти незаметные брови. — Панька сейчас слона зевнул…
— Кто зевнул слона? — удивился Паня. — Это ты, наоборот, ладью проворонил. Полетела ваша ладейка. Сдавай партию!
— Пожалуйста! Очень интересно играть, когда к каждому слову, как в классе у доски, придираются… — И Вадик лукаво подмигнул Пане: мол, ловко получилось!
Старшие и Женя заглянули в «ребячью» комнату.
— Пора домой, Федунька, — сказал Степан. — Прощайте, мальчата!
— Не забывайте нас, приходите еще, — пригласила Наталья.
Женя вежливо ответила:
— Я хочу всегда к вам приходить смотреть камешки, только я буду приходить, когда у вас не будет Вадика… И скоро мы еще построим дом возле вас, на Касатке, и будем здесь жить. Правда, Степуша?
Полукрюковы ушли.
Только теперь Паня почувствовал, что он принимал гостей не так, как надо, и пожалел о том, что Федя и Женя ушли из дома Пестовых обиженные.
— Зачем ты с ними задирался? — упрекнул он Вадика. — Они наши гости, а ты не понимаешь!
— А чего они задаются?.. Федька Генку защищает, выговоры нам делает, а Степан хочет пестовские рекорды побить. Придумал, чудак!
— Ну и пусть. С батей Полукрюкову, ясное дело, никогда не сравняться, а стахановцем он будет, если батя обещал ему помочь.
— Женька самая противная дура, — не унимался Вадик. — Вообще все девчонки противные, а Женька хуже всех… Ты не показывай ей нашу коллекцию.
— Жалко мне, что ли!
Мальчики притихли.
Беспокойство вернулось к Пане. Солнце уже склонилось к западу, подняв красноватые лучи под самый потолок, а бабушки Ули все нет и нет.
— Вадька, тебе уже давно домой надо, — сказал Паня своему другу. — Ты к бабушке Уле зайди и спроси, когда она опять к нам придет, а потом позвони мне.
— А зачем тебе? — стал допытываться Вадик, но ничего не добился.
Через полчаса он позвонил из дому.
Прыгая на одной ноге, Паня добрался до телефона.
— Панька, падай в обморок: бабушка Уля сегодня утром на Октябрьский медный рудник уехала к своим родственникам в автобусе! — сообщил Вадик. — Нет, я правду говорю, мне это соседка Нина Семеновна сказала, у которой мы с тобой стекло футболом выбили. Пань, она мне теперь щенка подарила. Такой хороший цуц, даже немножко породистый, с полустоячими ушами… Ты опять мне не скажешь, зачем тебе бабушка Уля?.. Ну клади трубку, нервная Зойка зовет за цуцом убирать. Завтра придумаем, как его назвать. Давай назовем Аммонитом, хорошо?
— Лучше назови его запальный бикфордов шнур, — посоветовал Паня и запрыгал к своей кровати соблюдать опротивевший ему постельный режим.
— Тебе скучно? — спросила Наталья у приунывшего Пани. — Хочешь читать?.. Пань, тебе нравится Степан Яковлевич Полукрюков? Он хороший, честный человек, правда?.. Но какой громадный, даже страшно!
— Выдумала! Он вовсе не страшный, даже добрый. И сильный. Меня на Касатку нес, как перышко, ни разу не остановился. Он даже тебя унесет куда «хочешь, хоть ты и здоровая.
— Глупости! Зачем меня носить на руках, я ведь ногу не вывихнула… Какую книгу тебе дать?
Читать Пане не пришлось.
Возле дома Пестовых остановилась машина, и из передней послышался голос шофера Мити Суслова, наездившего сто тысяч километров без аварий и ремонта.
— Здравия желаю, товарищи пассажиры! Есть народ в кузове? — Пассажирами Митя называл всех граждан, не имевших водительских прав, а кузовом — любое помещение, за исключением гаража. — Комсомольский привет, Наташа! Когда будешь учиться водить машину? Прими срочный пакет с Октябрьского рудника. Расписки не требуется… Всего хорошего, живите богато, покупайте автомашины новейших моделей!
Буквы прыгали, рассыпались перед глазами Пани, когда он читал письмо, пропахшее бензином:
«Спасибо за светец, Паня! Постараюсь лично поблагодарить тебя и расспросить о дружинской шахтенке. Если не сможешь приехать на рудник, я сам недели через две привезу тебе малахит. Выздоравливай скорее. П. Дружин».
Победный вопль огласил дом…
Дорога ты, дорога!
Вечером Григорий Васильевич, прочитав письмо, полученное Паней, сказал: