Первое имя
Шрифт:
— Ух!.. — шепнул Вадик, округлив глаза. — Слышишь, Панька?
Слышал ли Паня! Он ловил каждое слово, уже охваченный надеждой, что и это дело, имеющее для рудника такое значение, не пройдет мимо его батьки.
— Трудновато будет, трудновато… — проговорил Григорий Васильевич и ушел в спальню переодеваться.
— Да, будет нелегко, — сказал Юрий Самсонович, когда Григорий Васильевич появился снова, уже в своем новом костюме. — А впрочем, учтите, что нам помогут и металлурги и железнодорожники. Ведь они заинтересованы в том, чтобы домна Мирная плавила местную, а не привозную руду… К тому же на проходку траншеи мы, конечно, поставим лучших мастеров во главе с Пестовым. Ведь так?
От радости Паня чуть не заплясал: вот какая работа ждет батьку!
С улицы послышался гудок.
Мальчики выскочили на улицу и проводили взглядом машину, увозившую Пестова и Борисова.
— Мне домой надо, — сказал Вадик.
— Зачем?.. Сейчас ребята на площадку сбегутся, мы реванш возьмем.
— Хитрый какой! Вы уже всё знаете о траншее, а моя мама, может быть, не знает.
Мальчики со всех ног бросились вниз по улице Горняков.
В квартире Колмогоровых было тихо, так как Зоя и самый младший Колмогоров, Ваня, ушли к соседям, отец еще не вернулся из карьера, а мать Вадика, Ксения Антоновна, работала в столовой, разложив на обеденном столе таблицы и чертежи.
Инженер Ксения Антоновна Колмогорова, полная женщина с ниточками седины в черных волосах, вообще всегда была очень занята. Она проводила много времени на рудничных стройках, дома писала диссертацию, а в редкие свободные минуты становилась обыкновенной мамой, боящейся детских болезней, взрывов и ужей.
— Ребятишки, ни звука! — сказала она, передвигая рейку логарифмической линейки и записывая цифры в блокнот. — Постарайтесь обойтись без взрывов. Сидите в столовой, только не тащите сюда ваших ужасных животных.
— Мама, ты знаешь, траншею надо пройти за два месяца и дать руду домне Мирной, как только ее построят! Спроси даже у Пани! — выпалил Вадик.
— Выдумки! — недоверчиво взглянула на него Ксения Антоновна. — В чем дело, Паня?
Выслушав рассказ Пани о недавнем разговоре старших в доме Пестовых, она задумалась, вертя линейку в руках, потом укоризненно сказала:
— Давным-давно надо было взяться за это дело…
— Ну, бежим играть, — сказал Паня, когда Ксения Антоновна пошла в кабинет Колмогорова звонить по телефону.
— Подождешь, — уперся Вадик. — Скоро папа придет из карьера, мы ему тоже сделаем доклад. А пока будем осваивать арифмометр «Триумф».
Он притащил арифмометр, сел на коврике возле пианино и с важным видом предложил Пане:
— Давай какие хочешь цифры, а я буду их умножать с быстротой молнии. Увидишь, как здорово я механизировал арифметику.
Но молния не успела блеснуть ни разу. В столовую вернулась Ксения Антоновна, за нею, размахивая нотной папкой, влетела толстушка Зоя, а затем появился со скрипичным футляром в руках краснощекий Ванька, больше известный под именем Опуса, потому что он исполнял на скрипке какие-то опусы для начинающих юных дарований.
— Мама, скажи папе, чтобы он чувствительно наказал Взрывника! — затараторила Зоя. — Мы пришли к Сургаевым, Ваня хотел выступать — и вдруг, представь себе, из скрипичного футляра высунула голову противная Вадькина гадюка и стала шипеть… Все страшно испугались, и выступление Вани не состоялось.
— Вадь нарочно засунул ужа в футляр, — уверенно заявил Опус.
— Ну и что же? Подумаешь, важность твой футляр! — рассердился Вадик. — Надо же ему спокойно переварить ящерицу… Опус, не смей вынимать ужа!
— Ты же не даешь мне читать твоих Жюль-Вернов… — стал торговаться Опус.
— Невозможный дом! — вздохнула Ксения Антоновна. — Хорошо, что я успела поработать.
Послышался голос:
— А как бы это сделать, чтобы молодежь вообще шумела поменьше?
На пороге столовой, упершись руками в дверные косяки, стоял Филипп Константинович Колмогоров. Горняки говорили, что если сложить Колмогорова вдвое, то получится мужчина хорошего среднего роста и не очень полный — таким высоким и тонким он был. Еще говорили, что Филипп Константинович днюет и ночует в карьере. Летом он так загорал, что кожа на носу и скулах шелушилась, а зимой нередко обмораживался, хотя и хвалился, что кожа у него дубленая.
Ребята побаивались Филиппа Константиновича, так как он был всегда серьезен и почти всегда резковат.
— Филипп, ты знаешь, траншею… — начала Ксения Антоновна.
— …надо пройти за два месяца, — закончил Колмогоров. — Я только что от генерал-директора… Говорили о новом строительстве. Проект, сроки, план технического оснащения стройки — все придется пересмотреть. Большие затруднения будут с рабочей силой. Я отвечаю за всю стройку на Крутом холме… Пойдем ко мне в кабинет, потолкуем. — Он обратился к ребятам: — Надеюсь, последние часы моего пребывания дома не будут омрачены скандалами.
— Папа, ты позволишь мне ходить к тебе на Крутой холм? — спросил Вадик.
— Не вижу в этом необходимости, — коротко ответил Филипп Константинович.
— Панька, слышишь, мой папа и твой батька сдадут траншею в два счета! — заявил Вадик, когда старшие ушли. — И все равно я буду ходить на Крутой холм, увидишь! Папа всегда так: сначала откажет, а потом разрешит…
Он сделал отчаянную попытку пройтись на руках, что ему никогда не удавалось, и шлепнулся на пал.
Домой Паня вернулся поздно и застал мать и Наталью в хлопотах. Мать на кухне резала пирог и приглядывала за кипевшей кастрюлькой, а сестра уже накрыла на стол и переливала пиво из запотевшего бидона в графины.
— Мам, у нас сегодня гости будут! — обрадовался Паня.
— Вовсе это не твоя забота. На часы погляди. Пей молоко да спать ложись.
— Пань, тебе все время звонят, — вполголоса сказала Наташа, когда он ужинал, устроившись на уголке стола. — Мальчишки какие-то. И так глупо спрашивают: «Здесь живет самозванец Панька?» Почему тебя так прозвали?