Первопоселенцы суши
Шрифт:
С каракуртом расставшись, долго мы не встретимся с пауками, владеющими тенетами, силками и прочими ловушками из паутины: до самых тропиков их не увидим, потому что парад наиболее известных науке тенетников наших широт начат и закончен в предыдущей главе.
А теперь я вам представлю пауков без самых, так сказать, типичных атрибутов — без ловчих сетей. Это в основном бездомные бродяги. Они только в мирных целях пользуются паутиной: чтобы сплести коконы или келью-рестхауз.
Мизгири-бестенётники
Удивительной мудрости человек король франков Гонтран. У него вид не только короля, но и священника господня. Охотился Гонтран в Вогезских лесах, и прогнали собаки оленя. Загнали — встал олень. Король проворно спешился с охотничьим ножом в руке, ловко
— Пусть приблизятся дамы! — воскликнул король.
Вдруг услышали: трубят на опушке леса.
— Франки зарейнские, кёльнские собаки! — раздались испуганные голоса. В те богобоязненные времена франки с той стороны Рейна приходили грабить земли его сиятельства короля франков по эту сторону Рейна.
Все рыцари (опережая дам) поскакали к замку. И вот увидели: в рог трубил шамбеллан Хундо.
— Беда, беда! — закричал он.
— Франки из Кёльна?
— Нет, ваш сын тяжело болен.
— Что с ним?
— Он пляшет, ваше сиятельство!
— Думаешь ли, что говоришь, негодяй?!
— Да простит мне бог и ваше сиятельство эти слова. Но ваш сын и господин наследный принц пляшет, как цыган, уже скоро целые сутки.
В замке, в спальне угловой башни на каменном полу, застланном медвежьими шкурами, плясал, вздергивая и роняя устало руки, молодой принц. Глаза его были безумны, а рядом ползал большой черный паук.
— Паук! Смотрите, паук! — отпрянули и ринулись к дверям вошедшие с королем франки. Но принц даже не повернул головы на грохот железа, произведенный столкнувшимися в дверях воинами.
— Мой сын, мой бедный сын, — заплакал убитый горем король Гонтран. — Кто вылечит его?
— Я, с божьей помощью, — сказал неизвестно откуда взявшийся старец с седой бородой.
О несказанный терияк! Небесное слабительное! Удивительное противоядие! Неизреченный пигмент! Превосходящий все искусство врачей, более приятный, чем все ароматы, более сильный, чем все мази вместе! Ты очищаешь желудок так же хорошо, как скаммония, легкие — как иссоп, голову — как жгунец! О св. Мартин, ты, услышав про беду, поспешил в королевский замок из своего лесного уединения.
— Пусть принесут скрипку, — не мешкая распорядился св. Мартин.
Скрипку принесли. Святой играл на ней, а принц плясал все быстрее, очень быстро, потом потише, медленнее, уже не вскидывал руки. И вдруг затих и уснул.
— О чудо! Мы видели истинное чудо! — кричал народ. А король сказал: „Вот каплун с горохом. Его я велел приготовить для тебя, святой отец“.
— Моя пища, — отвечал святой, садясь за стол, — творить волю божию, а не наслаждаться этими сладостями.
…Здесь кончается первая книга, которая содержит 5546 лет с начала мира до перехода в другую жизнь св. епископа Мартина.
Наплевательское отношение к охоте
Недостача двух глаз (шестиглазость) — качество у пауков, как видно, не родовое, а лишь случайное и вроде бы ни к чему эволюцией данное. Потому что шестиглазые встречаются и в семействах обычно восьмиглазых пауков — скакунчиков и долгоножек. И пауки-плеваки из другого племени тоже шестиглазые. Некоторые из них плетут несложные сети, подобные решетчатым ловушкам родичей их — фолькусов-долгоножек. Но не этим знамениты пауки из рода сцитодес — манеры у них, как у верблюдов, которым с малолетства мамаши разрешают плеваться и сами плюются.
В теплых и жарких странах сцитодесы отлично обходятся без четырех стен и крыши, построенных человеком, — живут на вольном воздухе, на камнях. Но в широтах умеренных и прохладных, если и поселятся там, то всегда под крышей у людей. Да ещё претензии у них есть: чтоб в доме тепло было.
С сумерками пробуждаясь и шествуя небыстро, ощупью, с вытянутыми вперед передними ножками, отправляется паук-плевака в ночное сафари по потолку. Дичь выследив, стреляет с дистанции миллиметров в шесть, вмиг всю обрызгивает клеем из хелицер, и не как попало, а со смыслом — с боку на бок качая „головой“. Все шесть мушиных ног и два крыла пришпиливает клейкими зигзагами к потолку. Плюнутая пауком жидкость сразу же, упав на муху, застывает и, как веревкой, связывает ее по ногам и крыльям.
А у сцитодеса, что живет на Цейлоне, боевая жидкость не только клейкая, но и ядовитая: коснувшись мухи, она ее и связывает,
Сцитодес и „заплеванная“ им муха
Воистину с пауками не соскучишься! Вроде бы все на вид одинаковые, невзрачные, скромные, о достоинствах своих не жужжат, не стрекочут, на крыльях их высоко не возносят, а сколько разного и небывалого у них в обычаях и повадках! У каждого своя, как пишут в газетах, задумка, свое изобретение (хотя и из общего паутинного материала).
Сцитодес, брызнув клеем, и алчный пыл пауков-агрессоров быстро охлаждает, эффективно плевком обороняясь. Не только, значит, мух может к потолку пришпилить, но кое-кого посильнее.
В любое время от марта до октября справляют свадьбы сцитодесы, и никакого ухаживания и серенад у них нет. Пауки-соперники довольно мирно друг к другу настроены. Не дерутся. Лишь малая капля клея, брызнутая в виде несерьезного предупреждения, без дальнейшей реализации угрозы вносит иногда некоторый раздор в их мирное сосуществование.
В июле и августе (и только раз в году) паучиха буксирует под брюхом связку крупных яиц, слегка оплетенную немногими нитями. Но хватает свою ношу не хелицерами, а привязывает к паутинным бородавкам и поддерживает спереди педипальпами. Атакуя и защищаясь плевком, временно „авоську“ позади себя на ниточке подвесит, а когда дело сделано, опять под живот привязывает. Сетка с яйцами большая — лишь вдвое (да и того не будет) меньше паучихи.
Через две недели скорлупки у яиц лопнут, но паучата не спешат из них вылезать; ещё столько же времени пройдет, пока мать не разорвет завязки на „авоське“ и не выпустит детей на волю. Затем они ещё дней десять висят без движения — линяют впервые.
Растут сцитодесы медленно: обычно две зимы перезимуют, не став взрослыми, а паучихи нередко и три. Прожив года четыре или пять, умирают от старости.
Шестиглазость — правило для всех без исключений в семействах оонопид и дисдерид.
В первое из них зачислены знатоками самые крохотные паучки — оонопс красивый и оонопс домашний[113].
„Красивые“ они, впрочем, оба — розовые. И ноги, и брюшко, и головогрудь, и даже яйца — все у них розовое. И оба лилипуты: два миллиметра все их тельце. Повадки, правда, у них разные. Один живет под корой, камнями, в сухой листве, птичьих гнездах — на лоне, так сказать, природы. Второй — в темных углах человеческих домов. У одного брачная пора — март-апрель, у второго — декабрь. Но цветные свои яйца в полупрозрачных коконах (в каждом лишь по два яйца!) исторгают из себя их паучихи все лето.
Оба ползают (по потолку или по предметам природного ландшафта) очень забавно: словно идут ощупью, как слепые. Видят, впрочем, они действительно неважно. Насекомых тоже будто ощупью ловят, но, схватив, прочно держат коготками лапок. Если добыча, на которую они набрели, слишком велика или опасна, паучки неожиданно резво удирают. Оонопса красивого с его вкрадчивыми повадками опытного приживальщика терпят на своей паутине под корой или меж камней другие, более крупные пауки и позволяют ему даже доедать объедки своего пиршества.
Оба паучка днем прячутся в шелковых кельях, охотятся ночью.
Паук дисдера родом из другого семейства, но повадками очень напоминает крошек оонопсов. Такая же у него примерно походка, днем тоже под камнями отсиживается в шелковом доме, а ночью промышляет пропитание. Он тоже красив: головогрудь и ноги красные, а брюшко белое или буровато-серое; но раз в пять или семь мощнее у него фигура, чем у шестиглазых собратьев оонопсов. Однако, представьте себе, ни мух, ни муравьев, ни уховерток этот совсем не маленький паук не ловит — ограничил себя диетой из тлей. Его страшные на вид, с длинными „клинками“, хелицеры совсем не для крупной дичи природа оттачивала, а для крошечной. Но тут не произошло упущения и ненужного перерасхода средств: у тлей прочная броня на спине — не каждый паук, если ножи на хелицерах малы, ее прокусит. Дисдера хватает тлю за бока (если неудачно схватит, трясет ее и перехватывает удобнее) и протыкает ее длинными клинками почти насквозь: один упирает в спину, другой — в мягкое брюшко; в нем и происходит прокол[114].