Первопроходец
Шрифт:
На одном из переходов Журавский встретил упряжку ижемского зырянина Никифора Хозяинова и ушел вместе с ней, чтобы закончить по дороге сборы гербария и коллекции насекомых, Никифор оказался именно тем человеком, которого он мечтал встретить. Не по-деревенски грамотный, непоседливый и жадный ко всему новому, он был истинным охотником-следопытом и часто удивлял зрелостью своих суждений. Именно Хозяинов первым заговорил о бедственном положении инородцев, поставленных, по сути дела, вне законов Российской империи. И то, что подчас недоговаривали Андрею кочевники, опасаясь нежелательных последствий, Никифор выложил ему без всяких обиняков. Ненцев грабит местное кулачье, их обманывают алчные торговцы,
На вечерних стоянках, за кружкой чая, настоянного на морошке, Никифор рассказывал Андрею о своих скитаниях по Печорскому краю, о сказочно богатых Усе, Колве, Адзьве и других реках Большеземельской тундры. И однажды поразил зырянским словом: Шом-Щелья.
— Ты шутишь, Никифор?! — встрепенулся Андрей. — Шом, насколько я помню, — уголь. Не хочешь ли ты сказать, что видел месторождение каменного угля, спрятанное в ущелье?
— Есть угля, есть щелья, — упрямо повторял Никифор, обижаясь, что ему не верят. — Пойдем Уса, пойдем Адзьва — показывать буду.
Однажды на палубе «Доброжелателя» Журавский увидел человека, как две капли воды похожего на покойного императора Александра Третьего.
— Ну и ну! — ахнул Андрей. — Кто это, Никифор?
— Самоедский начальник Петр Платоныч, — уважительно прошептал зырянин. — Сапсем большой начальник.
— А фамилия-то как?
— Матафтин, однако…
Матафтин был только что назначен чиновником по крестьянским делам всего Печорского уезда, по существу, безраздельным хозяином Большеземельской тундры, где паслось более 300 тысяч оленей… С любопытством разглядывая дородного, щегольски одетого «двойника императора», Андрей никак не предполагал, что судьба еще не раз столкнет его с этим человеком.
Вернувшись в Петербург, Журавский первым делом добился приема у директора Геологического комитета академика Федосия Николаевича Чернышева, который несколько лет назад исследовал Тиманский кряж и часть Большеземельской тундры. Андрей пошел с главного своего козыря — Шом-Щельи и произвел впечатление на прославленного академика.
— Вот Вашуткины озера, вот река Адзьва, впадающая в Усу. А вот горная гряда, о которой мне рассказывал проводник, — указка Журавского остановилась на карте б том месте, где господствовал жирный зеленый цвет. — Именно здесь можно увидеть угольное ущелье. Я собираюсь туда на следующее лето.
— Ну-ну… сначала сдайте экзамен по геологии, — ворчливо осадил его Чернышев. Ученому уже давно не давали покоя тектонические структуры Тимана, уходящие, как ему казалось, далеко в глубь Большеземельской тундры. И сообщение студента было как нельзя кстати. — Если это название — Шом-Щелья — не пустой фетиш фантазии аборигенов, быть вам, Андрей Владимирович, первооткрывателем целого хребта. И не где-нибудь — в Ев-ро-пе!
Обратив свое наследство, оставшееся от родителей, на приобретение карт, приборов и другого походного снаряжения, Журавский сколотил коллектив единомышленников. В состав комплексной экспедиции вошли его друзья-однокурсники Андрей Григорьев и Дмитрий Руднев, а также двоюродный брат инженер-путеец Михаил Шпарберг. Академик Чернышев позаботился, чтобы всем четверым выдали внушительные мандаты Императорского Географического общества.
Рисунки
Перед отъездом на Печору Журавский написал записку в Императорское Петербургское общество естествоиспытателей: «Нельзя изучать фауну тундры, не вникая в ее флору и неогеологию, почему мне и приходится ввести в программу своей экспедиции нижеследующие исследования: 1) орнитология, 2) ихтиология, 3) лимнология и планктон, 4) энтомология, 5) флора тундры, 6) агрономический обзор тундровых сопок, 7) минералогия и палеонтология валунов, 8) метеорология, 9) общая геодезия, 10) гидрография, 11) фотографирование. Эти вопросы я склонен считать (для тундры) слишком тесно связанными, чтобы выпускать часть их из общей программы исследования».
Они плыли — сначала по Печоре, потом по ее притоку Усе — в сером облаке комарья и оводов. Знойный, удушливый воздух размыл очертания горизонта, расплавил облака, и они растеклись по небосклону зыбким белесым маревом. Крытый карбас не спеша преодолевал одну излучину за другой. Река то лавировала среди глухих синих лесов, то выводила к пышным пойменным лугам.
Проводник Никифор Хозяинов принял на себя обязанности капитана.
— Двадцать верст выше гора Адак будет, — сообщил он на восьмой день плавания. — Адак — рыбное место. Много рыба, много камень…
Еще в университете, листая исторические акты, Андрей установил, что Уса входила в цепочку торгового пути XII века: Волга — Кама — Печора — Уса — Обь и что первое упоминание о ней принес в Москву «вогулич Фролка Атыкаев», представив в качестве доказательства крупный самородок серебра. Правда, позднейшие путешественники такими дарами не баловали, зато сообщали, что поблизости от впадения Адзьвы к реке подходят горы и дальше она «бежит по камню».
Вскоре было решено разделиться. Журавский с оленьей упряжкой пошел на север, в сторону горы Адак, где находилась Шом-Щелья; Никифор с остальными членами экспедиции поплыл по холодной порожистой Адзьве туда, где, по слухам, высилась гора Тальбей.
Встреча их произошла на исходе второй недели, когда отряд Хозяинова, измученный бессонными ночами и искусанный оводами, пристал к подножию Тальбея. Журавский несся к карбасу, держа на весу, как драгоценность, два серых невзрачных камня.
— Лигниты, братцы! — кричал он восторженно. — Бурый уголь в Большеземельской тундре!..
Все последующие трое суток, несмотря на усталость, экспедиция ползала по скалам и уступам, долбила грунт, находя все новые и новые доказательства теперь уже реально существующего месторождения бурых углей — лигнитов. На прощальном ужине, сидя у костра, студенты дали название новому хребту, застывшими волнами уходившему к Полярному кругу: Адак-Тальбей [2] .
2
В настоящее время гряда Чернышева. Названа так по предложению А. В. Журавского.
…Федосий Николаевич Чернышев был ошеломлен неожиданным открытием, но прятал свою радость за миной дотошного брюзги. В первый же день он засадил всех четверых за обработку минералов и составление отчета, причем страшно гневался, если кто-нибудь проявлял нерадивость. Все топографические замеры, все найденные минералы для него ровно ничего не значили, если не были привязаны к определенной точке на карте.
Чтобы утвердить Адак-Тальбей как географическое понятие, нужна была абсолютная ясность во всем. Поэтому встал вопрос о новой экспедиции: установить южную оконечность хребта и выяснить, соединяется он с Уралом или имеет общую платформу с Пай-Хоем и Новой Землей.