Первозимок
Шрифт:
Когда фельдшер и Савелий начали приближаться, Расхват вздыбил шерсть и нервно метнулся вдоль загородки туда-сюда.
«Не узнает, стало быть», - тоскливо подумал Савелий.
– Фу, Расхват, фу...
– сказал фельдшер и, сделав знак Савелию, чтобы не двигался, подождал его, свернул, в дверь, на которой было написано: «Кухня».
«Как у людей...
– усмехнулся про себя Савелий.
– Еще спальню сделать, гостиную с фисгармонью, чтобы совсем по-городскому...»
Но мысли свои он оставил при себе и, прислонившись к опорному
Фельдшер возвратился из «кухни» с небольшой, глубокой миской в одной руке и с кастрюлей - в другой.
– Это я ему дам сразу, - кивнул на миску, - тут немного... А вы подольете ему потом остальное из кастрюли. И лучше не в один прием, а в два-три... Это хорошо, что мы, поджидая вас, едва покормили его в ужин. Как догадывались, что понадобится на такой случай...
В дверце, у края загородки, было квадратное отверстие - как без труда понял Савелий - специально для кормления собаки, потому что Расхват, увидев фельдшера и почуяв запах еды, сразу оказался близ окошка и начал хватать из миски в то время, как фельдшер еще не успел опустить ее до полу.
Только что Савелий посмеивался про себя, что скотину к людям почти приравняли, а тут, глядя на Расхвата, подумал:
«Видать, все же не ахти как их кормят в этой лечебнице...
– И обобщил: - Да ведь что... Больница - везде больница: хоть для людей, хоть для зверей - с голоду не умрешь, но и жиру не накопишь...»
Фельдшер отступил от загородки на три-четыре шага и, выждав минуту, поманил к себе Савелия, подал ему кастрюлю.
– А ну, подлейте в миску... Смелее!
Савелий испытывал любопытство, хотя и старался скрыть это, с трудом преодолевая желание войти в вольер - так назывался загон, где находился Расхват, - перенял у фельдшера кастрюлю.
Расхват явно забеспокоился, торопливо хватая из миски последние шматки.
Но фельдшер стал говорить ему что-то ласковое, успокаивающее. Савелий решительно и без боязни просунул кастрюлю через квадратное оконце и отлил половину ее содержимого в миску.
Расхват, исподлобья, но, как показалось, очень внимательно взглядывая на Савелия, начал медленно втягивать в себя воздух - дважды фыркнул, вроде бы нехотя стал отстраняться, как бы изготавливаясь к прыжку.
Но фельдшер, протянув свою руку в то же окошко, легонько прикоснулся к миске:
– Ешь, Расхват, ешь...
Расхват отшагнул вправо, потом влево, глядя то на Савелия, то на фельдшера, потом опять приблизился к миске... Но ел теперь, как показалось Савелию, осторожно, будто пробуя на вкус каждый глоток...
А фельдшер через некоторое время вновь подал знак Савелию. И тот опять, теперь здоровой левой рукой, не забинтованной и не смазанной вонючей мазью, просунула кастрюлю через квадратное окошко в дверце, вылил из нее в миску все остальное, решив, что собака не узнает его. И, обиженный, даже кастрюлю оставил рядом с миской.
Расхват на этот раз уже не отстранился, посмотрел на фельдшера и, уловив его одобрительный взгляд, принялся есть. Однако, к удивлению фельдшера, по-щенячьи поскуливал и повиливал хвостом.
После кормления, когда Расхват вылизал и кастрюлю, и миску, фельдшер застегнул поводок на его ошейнике.
Попрощавшись со сторожем, они втроем вышли во двор, где под навесом, огороженном с трех сторон от ветра, их поджидали одноглазая колхозная лошадь в оглоблях розвальней и корова.
А Расхват сразу же заметался на поводке, требуя давно не испытанной свободы. Но Савелий неожиданно скомандовал:
– Рядом! Рядом, Расхват!
– И, к удивлению фельдшера, Расхват послушно вспрыгнул за ним в розвальни:
Лошадь при этом дернулась, кося единственным глазом на собаку.
– Стоять, Буланка!
– приказал Савелий, подойдя вплотную к лошади, чтобы проверить упряжь и взять вожжи.
– Поедем...
– сказал фельдшер.
– Довезешь меня до дому.
– И привязал петлей поводок Расхвата к переду саней.
Но Савелий проверил еще, как закреплена веревка на коровьих рогах, потом уж вывел со двора весь свой необычный экипаж и некоторое время шел рядом с розвальнями.
– Садись, - потребовал фельдшер, видя, что Расхват проявляет явное беспокойство, повизгивая, норовит соскочить с саней. Савелий подсел сбоку, оставив ноги в валенках опущенными через разводье, так что время от времени, когда розвальни кренились, он бороздил валенками снег.
Расхват ткнулся мордой в спину Савелия, когда тот усаживался, и негромко радостно залаял, как бы говоря: «Неужели не понимаешь, я узнал тебя!» И, взъерошив солому, устилавшую дно розвальней, вскинул передние лапы на плечи Савелия, пытаясь лизнуть его в щеку.
– Ну, вот видите, - заключил фельдшер, в голосе его звучало недовольство собакой, - пес немного уже и обвыкся с вами, с обстановкой. Вы его не трогайте. Ну, попросту не обращайте на него внимания - так оно будет лучше для него... Да и для вас - тоже спокойней. А там либо мальчонку позовете распорядиться им, либо своего пастуха... Собака сильная, породистая и с чувством достоинства, так что отношение к ней требуется особое...
– Фельдшер помолчал немного, потом, уже на подъезде к своему дому, заметил: - А возвращение ваше в деревню поздноватым, однако, получится...
– Да, малость запозднился я...
– согласился Савелий.
– Послушайте, а вы не тот ли самый пастух, которого покусали волки?
– спросил фельдшер.
– Он самый, - нехотя подтвердил Савелий.
– Теперь понятно...
– протянул фельдшер, хлопнул на прощание Савелия по плечу и соскользнул с розвальней.
Почти не прихрамывая, застоявшаяся кобыла без понукания хорошо шла трусцой по накатанной и очищенной ветрами от заносов дороге, корова, видимо надеясь на теплое стойло где-то впереди, легко и послушно поспевала за ней.