Первые апостолы
Шрифт:
Всем, конечно, хотелось включить в делегацию Варнаву и Павла, но Тарсянин, видимо, не знал, стоит ли ему принимать участие в этом щекотливом деле. Впоследствии он сам подчеркивал, что дал согласие только "по откровению"[3]. В качестве представителя от крещенных "эллинов" был взят некий Тит, ставший потом помощником апостола.
Отправившись на юг, они по дороге посетили общины в Финикии и Самарии, основанные эллинистами четырнадцать лет назад; повсюду их встречали с почетом.
Но что ждало посланцев в Иерусалиме? Едва ли они надеялись найти там такой же прием. А Павлу и Варнаве тем более нетрудно было догадаться, с каким отпором они столкнутся в столице Иудеи.
Иерусалимская церковь. Св. Иаков Праведный
За годы, истекшие с памятной Пятидесятницы, у общины Иерусалима сложились собственные прочные традиции. Две волны преследований не сломили ее; к тому же после смерти царя Агриппы I положение назарян намного улучшилось. Во главе фарисеев находился тогда либеральный учитель Иоханан бен Заккай. Он славился широкой терпимостью и считал, что даже язычники могут быть спасены своими добрыми делами. Иоханан сторонился экстремистов, призывавших к войне с Римом; своей главной задачей он считал укрепление веры и благочестия. Девизом его были слова: "Служи Всевышнему не из страха, а из любви"[4]. Влияние Иоханана отчасти объясняет, почему многие фарисеи сблизились с назарянами, а некоторые приняли крещение.
Этому также немало способствовал Иаков Брат Господень. С тех пор, как в начале сороковых годов Петр и другие апостолы покинули Иерусалим, престиж назаретской семьи возрос еще больше. Члены ее, особенно Иаков, были настоящими образцами древнего отеческого благочестия. Его считали чуть ли не тринадцатым апостолом, которому Христос открыл некие тайны наравне с Кифой и сыновьями Зеведеевыми. Брата Господня называли цадиком, праведным, и облиамом, что значит оплот народа. Уже при жизни он превратился в легендарную фигуру. Говорили, что этот почтенный старец - живое олицетворение Закона, ради которого созданы небо и земля. Он был "назиритом", посвященным Богу от рождения: не пил вина, не стриг волос, воздерживался от мяса. Когда Иаков проходил по улицам, его приветствовали, словно первосвященника; он якобы и одевался, как архиерей, в льняной эфод и имел право входить в Святое Святых. Последняя подробность легенды - явный вымысел, но сама по себе она интересна как показатель отношения к главе иерусалимских христиан[5].
Св. Иаков не разделял взглядов Стефана на храмовое служение, его постоянно видели в Доме Господнем, где он денно и нощно молился за народ. Такого человека фарисеи не могли упрекнуть ни в чем. Он поистине "превзошел их в праведности". Его строгое соблюдение Торы было в глазах ревнителей серьезным аргументом в пользу учения назарян.
x x x
Следуя примеру Иакова Праведного, евреи-христиане, сплотившиеся вокруг него, по-прежнему пунктуально выполняли все обряды, по-прежнему называли дома своих молитвенных собраний синагогами, по-прежнему хранили субботу и ограничивались лишь дозволенной Законом пищей. Как и в первые дни, они рассчитывали на скорое обращение всего народа, который из грешного Израиля должен будет превратиться в "Израиль Божий".
Огромным преимуществом церкви св. Иакова было то, что она хранила подлинные предания о евангельских событиях. В этой среде хорошо помнили причти и изречения Иисусовы; именно отсюда впоследствии выйдут в мир первые записи, которые составят основу Евангелий.
Дух Иерусалимской церкви запечатлелся и в послании, носящем имя св. Иакова. Правда, оно написано на хорошем греческом языке и поэтому вряд ли принадлежит непосредственно самому Брату Господню. Но в Иудее, как мы знаем, слова наставников запоминали наизусть. По-видимому, это послание, обращенное к евреям-христианам стран рассеяния, есть посмертная запись поучений Иакова Праведного[6]. Они очень близки к Нагорной проповеди и в то же время перекликаются с произведениями ветхозаветной мудрости. Некоторые места послания напоминают книги пророков:
Вы, богатые, плачьте и рыдайте о надвигающихся на вас бедствиях:
Богатство ваше сгнило, и одежды изъедены молью;
Золото и серебро ваше проржавели,
и ржавчина их будет свидетельствовать против вас,
и съест вашу плоть, как огонь...
Вот удержанная вами плата работников, собравших хлеб с полей ваших, вопиет,
и крики жнецов дошли до слуха Господа Саваофа[7].
Если богатство изображено в послании как великий соблазн для души человека, то бедность превозносится. Иерусалимские христиане сознавали себя преемниками древних нестяжателей.
Тем не менее приверженность к обрядовому благочестию невольно отдаляла церковь св. Иакова от духа Христовой свободы. Можно сказать, что, сохранив бесценное евангельское богатство, иерусалимляне куда меньше проникли в его сущность, чем апостол Павел. Они слишком дорожили культовой оболочкой веры, формой, в которой крылась опасность застоя.
Легко вообразить, как огорчило этих набожных людей известие из Антиохии. У них в сознании не укладывалось, что есть где-то целая община их собратьев по вере, которые пренебрегают Законом Божиим. Кроме христиан из фарисеев, больше всех, вероятно, негодовали те, что называли себя эбионитами, бедняками. В то время они еще не откололись от новозаветной Церкви и выражали в ней тенденцию крайнего законничества. Эбиониты хотели удержать порядки первоначальных дней общины: отказывались от частной собственности, жили на подаяние.
Ядро эбионитов образовалось, видимо, из обращенных в христианство ессеев, которые принесли с собой склонность к суровому аскетизму. По некоторым сообщениям, эбиониты, как и ессеи, отвергали храмовые жертвы. Но это диктовалось отнюдь не желанием сократить число священных церемоний, а просто Храм казался им оскверненным из-за грехов клира. Сами эбиониты ставили обряды высоко и к прежним - добавляли новые, в частности, ежедневные омовения[8]. Естественно, что антиохийцы, отказавшиеся от обрезания, были для ревнителей Закона вольнодумцами и вероотступниками.
Обо всем этом вероятно думал с тревогой Павел, когда за холмами показались стены Иерусалима.
"Апостольский собор"
Прибыв в город, посланцы решили сначала повидаться с наиболее влиятельными братьями, с теми, кого почитали "столпами" Церкви. К их счастью в Иерусалим как раз приехали Петр и Иоанн Зеведеев.
Итак, Павел второй раз встретился с Кифой, но теперь уже не как вчерашний враг и новичок, а как проповедник и пастырь, немало потрудившийся для дела Божия. В беседе также приняли участие апостол Иоанн и Иаков Праведный.
Тарсянин рассказал им о чудесных явлениях благодати в Сирии и Галатийской провинции, о том, как они с Варнавой открыли дверь веры иноплеменникам, под конец же, употребив свое любимое спортивное выражение, спросил, не бежал ли он впустую?
Отчет его произвел сильное впечатление. Однако этой частной беседой, которую Павел считал решающей, ограничиться не удалось.
Поборники традиции не желали соглашаться с тем, что считали вредным новшеством. Кто хочет войти в Церковь Нового Завета, твердили они, обязан сначала принять знак Завета первого - Моисеева. Они, в частности, потребовали обрезания и от Тита.