Первые заморозки
Шрифт:
Когда Бэй в тот день, вернувшись из школы, вошла в кухню, Бастер, по своему обыкновению, разговаривал. Он мог молоть языком часами, заполняя кухню неумолчной болтовней, которая эхом отражалась от покрытых нержавеющей сталью стен.
– Ну, в общем, я ему сказал, что его хлеб никуда не годится, а он мне в ответ: «Тоже мне, король булок нашелся!» Король булок! Подумать только! В субботу мы идем на свидание.
Высокий и полногубый, Бастер коротко стригся и красил концы волос в синий цвет. Заметив наконец, что пришла Бэй, он оторвался от свежеприготовленной порции леденцов, которые
– Привет, красотка. Опять опоздала на свой автобус? Я как раз рассказывал Клер про парня, с которым познакомился на занятии по выпечке хлеба. Терпеть его не могу, но не исключено, что он моя вторая половинка.
– Король булок? – переспросила Бэй. – А что, мне нравится.
– Меня от хлеба уже просто тошнит, честное слово. Скорее бы следующий семестр, будем заниматься мясом. А сегодня что у тебя на футболке написано? – поинтересовался Бастер у Бэй.
Она развернулась лицом к нему, и он прочитал вслух:
– «Лень родилась раньше меня». Ой, я тебя умоляю. Сама уже небось все уроки по дороге в автобусе сделала. Какие у тебя планы на ближайшие выходные? Я слышал, в субботу у вас в школе будет дискотека по случаю Хеллоуина. Уже решила, с кем пойдешь? С кем-то конкретным?
Он многозначительно повел бровями, одна из которых была украшена пирсингом.
Бэй почувствовала, как щеки у нее предательски запылали, поэтому отвернулась и направилась к раковине. Там она тщательно вымыла руки и надела фартук.
Клер все это время наблюдала за племянницей, однако не проронила ни слова. В отличие от ее матери, между Бэй и тетей Клер царило молчаливое взаимопонимание. Клер понимала все про Бэй без всяких слов. Два месяца назад, едва Бэй вошла в кухню после первого дня в десятом классе, перейдя из чистилища средней школы в старшую, Клер сразу же уловила: что-то произошло. Мама тоже это почувствовала, но смутно. Клер же немедленно ухватила суть и без обиняков осведомилась: «Кто он?»
– Нет. Ни с кем я не иду, – бросила Бэй, по-прежнему стоя к Бастеру спиной. – Я обещала помочь с украшением зала.
– С таким лицом – и парни за тобой табунами не бегают? – прищелкнул языком Бастер. – Не понимаю я их.
– Был бы здешний, понимал бы.
– Ой, я тебя умоляю. В этом городе все так говорят, как будто, чтобы что-то понимать, нужно здесь родиться. Я прекрасно все понимаю. Каждый имеет право на свои странности. Ладно, – Бастер обернулся к Клер, снимая фартук, – раз подкрепление прибыло, пойду-ка я на смену на рынок.
– И сколько всего у тебя сейчас работ? – поинтересовалась Бэй.
– Всего три.
– И у тебя еще остается время бегать по свиданиям?
Бастер закатил глаза.
– Ой, можно подумать, это так уж обременительно. Пока, девочки! – бросил он им уже на ходу.
Еще несколько секунд спустя до них донесся его крик из передней:
– Дверь снова не открывается! Я в ловушке! Мне суждено погибнуть в этом доме, так и не изведав истинной любви! А, все. Открылась! Смажьте уже кто-нибудь петли!
Когда входная дверь закрылась, Клер обернулась к Бэй.
– Я тут подумала… Я могла бы кое-что для тебя сделать. Чтобы ты угостила того мальчика, ну, который тебе нравится, – сказала она, старательно избегая произносить вслух его имя. – Испечь мятное печенье и сделать чай с сиропом из жимолости. Мята проясняет мысли, а жимолость помогает видеть. Тогда он точно обратит на тебя внимание.
Бэй покачала головой, хотя уже не раз обдумывала такую возможность. Хотя бы ради того, чтобы тетя Клер снова приготовила бы что-то отличное от леденцов.
– Сомневаюсь, чтобы он стал есть что-то из моих рук. Он поймет, что это приготовила ты.
Клер понимающе кивнула, хотя на лице у нее отразилось легкое разочарование.
Внезапно Бэй прижала ладонь к груди, как будто не могла больше этого выносить. Как будто там, внутри ее грудной клетки, скрывался тугой жилистый узел. Иногда она испытывала настоящую физическую боль.
– И так бывает всегда?
– Тебе лучше поговорить об этом с мамой, – сказала Клер просто, но в глубине ее спокойных карих глаз плескалось сочувствие.
Несмотря на все различия во внешности, в темпераменте, да во всем, Клер с мамой Бэй ежедневно перезванивались. Иногда, зайдя в гостиную, Бэй обнаруживала свою мать, Сидни, листающей журналы с прижатой к уху телефонной трубкой. При этом она не произносила ни слова. Из трубки тоже не доносилось ни звука.
– С кем ты разговариваешь? – спрашивала Бэй.
– С Клер.
– А почему вы обе молчите?
– Мы просто проводим время вместе, – пожимала в ответ плечами мама.
В детстве сестры Уэверли не были особенно близки, теперь же стали просто неразлейвода, как это нередко случается с повзрослевшими братьями и сестрами, когда они осознают, что родственные узы на самом деле вовсе не обязывают поддерживать отношения. Бэй не слишком много знала об их детстве, но из обрывков разговоров, которые ей ребенком удавалось уловить сквозь открытые окна и спрятавшись за диванами – единственным доступным ей способом узнать хоть что-то интересное, – она сделала вывод, что росли они практически сиротами. Их непутевая мать, мятущаяся, пропащая душа, привезла их в дом Уэверли, когда Клер было шесть, а Сидни только родилась. Вырастила девочек их нелюдимая бабка Мэри. Клер приняла наследие Уэверли легко и непринужденно, Сидни же долго и упорно отказывалась признавать, что не такая, как все. И, откровенно говоря, Бэй до сих пор не была уверена, что ее мать, при всей своей необычности, окончательно ее приняла. В том числе и по этой причине Бэй ближе была ее тетка.
Как бы то ни было, рассчитывать на то, что Клер ничего не расскажет сестре про того мальчика, не приходилось.
– Я не думаю, что мама поймет, – сказала Бэй.
– Она поймет. Поверь мне.
– Ты знаешь меня лучше, чем она.
Клер покачала головой:
– Это не так.
Бэй отвернулась и устремила взгляд в окно над раковиной. Задний двор был обнесен высокой решетчатой изгородью, увитой буйно разросшейся жимолостью. Местами она достигала двух футов в толщину и была увенчана, точно кладбищенская ограда, остроконечными декоративными крестоцветами. Яблоню из окна было не видно, но Бэй знала, что она там. Это знание всегда поддерживало и ободряло ее.