Первый Блицкриг. Август 1914
Шрифт:
Мольтке все еще надеялся обойтись без осадных орудий. Более того, немцы верили, что им удастся взять форты простым штурмом, если бельгийцы проявят неблагоразумие и начнут сопротивляться. Ни одна из деталей этой операции не ускользнула от внимания. Ее разработкой занялся офицер Генерального штаба, один из самых преданных учеников Шлиффена.
Необыкновенное трудолюбие и гранитная твердость духа помогли капитану Эриху Людендорфу побороть предубеждения, связанные с отсутствием приставки «фон» в его фамилии, и добиться заветных красных лампасов офицера Генерального штаба, куда он был направлен в 1895 году, когда ему было тридцать лет. Плотный, со светлыми усами, круглым двойным подбородком и выпуклостью на загривке, которую Эмерсон называл отличительным признаком зверя, он не принадлежал к аристократическому типу в противоположность Шлиффену. Однако
Намеренно отказываясь от друзей и знакомств, этот человек, которому суждено было через два года первому после Фридриха Великого обрести огромную власть над судьбой и народом Германии, оставался почти никому не известным и никем не любимым. О нем не судачили, как водится, никто не мог припомнить сделанных им метких замечаний, и, даже когда он стал возвышаться, о нем не рассказывали сопутствующих анекдотов: это был человек без тени.
Считая Шлиффена одним «из величайших солдат истории», Людендорф как сотрудник, а впоследствии, с 1904 до 1913 год, и начальник мобилизационного отдела Генерального штаба делал все, чтобы претворить в жизнь план своего хозяина. По его словам, весь Генеральный штаб был убежден в правильности стратегического замысла, ибо «никто не верил в бельгийский нейтралитет». В случае войны Людендорф надеялся стать начальником оперативного управления, однако в 1913 году его после ссоры с тогдашним военным министром генералом фон Хеерингом вывели из состава Генерального штаба и отправили командовать полком. В апреле 1914-го он получил чин генерала. Ему было приказано занять пост заместителя начальника штаба 2-й армии, как только война начнется. В этом качестве второго августа он прибыл в «маасскую армию» Эммиха, которой поручали захватить Льеж. В задачу Людендорфа входило поддержание связи между ударными силами и главным командованием.
Третьего августа король Альберт, не испытывая никаких иллюзий, принял на себя обязанности главнокомандующего. План, составленный им и Гале на основе гипотезы о германском вторжении, не получил поддержки. Они предлагали, чтобы все шесть бельгийских дивизий заняли рубежи вдоль естественного барьера по реке Маас, где они смогли бы усилить фортификационные позиции Льежа и Намюра. Но Генеральный штаб и его новый начальник, генерал Сельерс де Моранвилль, с презрением отнеслись к попыткам короля и какого-то капитана Гале навязать им свою волю и, колеблясь между наступательной и оборонительной стратегией, не отдали никаких приказов о передислокации армий за Маас.
В соответствии с принципами строгого нейтралитета шесть дивизий располагались таким образом, чтобы дать отпор любому врагу: 1-я дивизия стояла в Генте против англичан, 2-я — в Антверпене, 3-я — в Льеже против немцев, 4-я и 5-я — в Намюре, Шарлеруа и Монсе против французов, 6-я и кавалерийская дивизии размещались в Брюсселе. План Сельерса заключался в том, чтобы, когда враг будет определен, сконцентрировать армию в центре страны на пути захватчика, предоставив гарнизонам Антверпена, Льежа и Намюра возможность защищаться своими силами.
Стремление придерживаться существующего плана всегда сильнее желания изменить его. Кайзер не мог изменить планов Мольтке, Китченер — планов Генри Вильсона, Ланрезак — Жоффра. Король Альберт, став третьего августа официально главнокомандующим и начальником генерала Сельерса, уже не смог организовать развертывание войск вдоль Мааса, так как время было упущено. Принятая стратегия заключалась в сосредоточении бельгийской армии перед Лувэном на реке Жет в сорока милях к востоку от Брюсселя, где было решено создать оборонительные рубежи. Король мог добиться лишь того, чтобы 3-я дивизия осталась в Льеже, а 4-я — в Намюре с целью укрепления пограничных гарнизонов. Ранее предполагалось присоединять эти части к полевой армии в центре страны.
На пост командира 3-й дивизии и губернатора Льежа король настоял в январе 1914 года выдвинуть своего протеже, шестидесятидвухлетнего генерала Лемана, возглавлявшего военную академию. Бывший офицер инженерного корпуса Леман провел последние тридцать лет — не считая шестилетнего перерыва, когда он служил в штабе инженерных войск, — в военной академии; у него в свое время учился король Альберт. В течение семи месяцев без поддержки Генерального штаба он пытался реорганизовать оборону фортов. Когда же разразился кризис, на его голову обрушился поток противоречивых приказов. Первого августа генерал Сельерс приказал вывести из Льежа одну бригаду, то есть одну треть 3-й дивизии. По просьбе Лемана король отменил этот приказ. Третьего августа генерал Сельерс, в свою очередь, приостановил приказ короля об уничтожении мостов выше Льежа на том основании, что они необходимы для передвижений бельгийской армии. И снова после жалобы Лемана король поддержал генерала в споре с начальником Генерального штаба, а в личном письме призвал Лемана «удерживать до конца позиции, которые вам доверили оборонять».
Потребности обороны страны превышали имевшиеся для этого средства. В бельгийской армии на одного солдата приходилось в два раза меньше пулеметов, этого основного оружия обороны, чем в германской. У нее вообще не было тяжелой полевой артиллерии для защиты промежутков между фортами.
В соответствии с новыми оборонительными планами намечалось к 1926 году довести численность армии до 150 000 человек, резервистов — до 70 000 и крепостных войск — до 130 000. Однако к осуществлению этого проекта практически не приступали. В августе 1914 года армии удалось набрать 117 000 солдат, призвав всех подготовленных резервистов, а оставшимися категориями укомплектовали крепостные войска. Гражданская гвардия — бравые жандармы в цилиндрах и ярко-зеленых мундирах — была включена в состав действующей армии. Многие обязанности, выполнявшиеся ими, взяли на себя бойскауты. Солдаты действующей армии не умели окапываться, да и не имели для этого инструментов. Не хватало транспортных средств, палаток и полевых кухонь; котлы и другую посуду пришлось собирать по фермам и деревням. Телефонная связь находилась в плачевном состоянии. В войсках, находившихся накануне боев, царил хаос.
Волна энтузиазма, окутанная туманом иллюзий, несла и увлекала за собой армию. Солдаты, ставшие вдруг популярными, были поражены обилием даров в виде пищи, поцелуев и пива. Часто походный порядок нарушался, солдаты беспорядочно брели по улицам, хвастаясь своей формой и радостно приветствуя друзей. Родители шли вместе с сыновьями, чтобы посмотреть на войну. Мимо проносились шикарные лимузины, реквизированные как транспорт, груженные булками и мясными тушами. Вслед им неслись крики приветствий. Так же радостно встречали появление пулеметов, которые, как тележки с молоком, тянули собаки.
Четвертого августа, на заре, когда начиналось тихое, прозрачное, солнечное утро, первые захватчики, кавалерийские части фон Марвица, перешли границу Бельгии в семидесяти милях от Брюсселя. Кавалеристы держали в руках четырехметровые пики со стальными наконечниками и были вооружены целым арсеналом висевших на них сабель, пистолетов и ружей. Крестьяне, собиравшие урожай на придорожных полях, жители деревень, смотревшие на них из окон, замирали и в страхе шептали: «Уланы!». Чужестранное слово, напоминавшее о диких нашествиях татарских конников, будило в Европе древние воспоминания о варварских завоеваниях. Немцы, выполняя историческую миссию навязывания своей «культуры» другим народам, оказывали предпочтение устрашающим языковым моделям; кайзер, например, любил произносить слово «гунны».
Действуя как авангард вторжения, этот кавалерийский отряд должен был вести разведку позиций бельгийской и французской армий, сообщить о возможной высадке англичан, а также помешать подобным разведывательным действиям противника против германской армии, выходившей на исходные рубежи.
В первый день в задачу передовых эскадронов, поддерживаемых пехотой, перевозимой на автомобилях, входило овладеть переправами через Маас до того, как будут разрушены мосты, а также захватить фермы и деревни, как источники продовольствия и фуража. В Варсаже, деревне, расположенной близ границы, бургомистр Флете, повязав через плечо ленту — отличительный знак власти, — стоял на главной площади, а мимо него, цокая копытами по бельгийской брусчатке, проезжала немецкая кавалерия. К нему подъехал командир эскадрона и с вежливой улыбкой протянул отпечатанную прокламацию, в которой Германия выражала «сожаление» по поводу того, что ей пришлось войти в Бельгию, «повинуясь необходимости». Как говорилось в ней, Германия не хочет кровопролития, но путь ее войскам должен быть открыт. Попытки разрушения мостов, туннелей и железнодорожных линий будут рассматриваться как враждебные акты. В деревнях вдоль всей границы от Голландии до Люксембурга уланы разбрасывали эти прокламации, снимали бельгийские флаги с мэрий, поднимали вместо них германские, с черными орлами, и продолжали двигаться вперед, ободренные заверениями своих командиров в том, что бельгийцы воевать не будут.