Первый Блицкриг. Август 1914
Шрифт:
«Что он говорит? Что он говорит?» — торопил Ланрезак. Ему объяснили, что английский главнокомандующий хочет знать, не думает ли он, что немцы перейдут реку у Уй.
«Скажите маршалу, — ответил Ланрезак, — я думаю, что немцы пришли к Маасу ловить рыбу».
Тон, к которому он прибегал обычно, отвечая на глупый вопрос во время своих знаменитых лекций, вряд ли годился для беседы с фельдмаршалом дружественной армии.
«Что он говорит?» — забеспокоился Френч, уловивший интонацию, но больше ничего не понявший.
«Он говорит, что немцы собираются перейти на другую сторону реки, сэр», — без запинки «перевел» Вильсон.
Итак, взаимопонимания не получилось с самого начала. Наряды на постой и линии связи, являвшиеся всегда причиной противоречий между соседствующими армиями, вызвали первые недоразумения. Затем последовали более серьезные, касающиеся
Усталый и наполовину расковавшийся корпус Сордё, который Жоффр придал Ланрезаку, только что был снова пущен в ход, на этот раз чтобы установить контакт с бельгийцами к северу от Самбры в надежде уговорить их не отступать к Антверпену. Ланрезак, как и англичане, крайне нуждался в информации о расположении частей противника и направлении их движения.
Он хотел использовать свежую кавалерийскую дивизию англичан. Френч не соглашался. Придя во Францию только с четырьмя дивизиями вместо шести, он хотел придержать кавалерию в качестве резерва. Ланрезак не так понял его, предположив, что Френч хочет использовать кавалеристов как пехоту, смертельно обидев лихого кавалериста, героя конного прорыва под Кимберли.
Наиболее серьезным из всех разногласий был спор относительно даты, когда британские экспедиционные силы будут готовы вступить в боевые действия. Хотя накануне сэр Джон сказал Жоффру, что будет готов к двадцать первому, он теперь передумал. Сделал это он либо в отместку за обиду, нанесенную Ланрезаком, либо по причине нервозной неопределенности. Теперь он назначил двадцать четвертое число, которое назвал Пуанкаре. Для Ланрезака это было уж чересчур. «Полагает ли английский генерал, что противник будет ждать его?» — мысленно недоумевал он. Очевидно, как он и знал с самого начала, на англичан нельзя было положиться. Разошлись они с «красными лицами».
Ланрезак информировал Жоффра, что англичане не будут готовы «по крайней мере до 24-го». Их кавалерия будет использована как конная пехота, и на нее «нельзя рассчитывать ни для каких других целей». Он поставил вопрос о путанице с дорогами между французами и англичанами «на случай отступления». Эта фраза была громом среди ясного неба в главном штабе. Ланрезак — «настоящий лев» наступления — уже готовился отступать.
Сэр Джон Френч также был поражен, прибыв в свой штаб, который временно размещался в Ле-Като, узнав, что командующий II корпусом, его старый товарищ генерал Грирсон, неожиданно скончался в поезде вблизи Амьена. Просьба Френча, чтобы Китченер прислал взамен Грирсона определенного, нужного Френчу генерала — «пожалуйста, сделайте, как я прошу», — была отклонена. Китченер прислал генерала сэра Горация Смит-Дориэна, с которым Френч никогда не ладил, так как оба были чрезмерно самоуверенными. Как Хейг, Смит-Дориэн не питал особого уважения к главнокомандующему и стремился действовать по собственной инициативе. Обида на Китченера вылилась в антипатию к Смит-Дориэну и нашла свое отражение в слабой и запутанной книге, которую Френч назвал «1914», признанной известным рецензентом «одной из самых скверных из когда-либо написанных книг».
В штабе бельгийской армии в Лувэне семнадцатого августа, в тот день, когда Френч встречался с Ланрезаком, а Рупрехт требовал разрешения на контратаку, премьер-министр де Броквиль и король Альберт обсуждали вопрос о переводе правительства из Брюсселя в Антверпен.
Части армии фон Клюка, превосходящие бельгийскую в четыре или пять раз, штурмовали бельгийскую оборону в двадцати четырех километрах у реки Жет, 8000 солдат фон Бюлова форсировали Уй в пятидесяти километрах и двигались на Намюр. Если пал Льеж, то что может сделать Намюр? Период накапливания сил миновал, основное германское наступление начало развертываться, а армии гарантов Бельгии еще не прибыли. «Мы — одни», — сказал король де Броквилю. Немцы, предполагал он, пройдут через Центральную Бельгию и займут Брюссель, хотя «конечный итог событий еще не определен». Правда, в этот день французскую кавалерию ожидали у Намюра. Жоффр, информируя короля Альберта о рейде кавалерии, заверил его, что по самым точным оценкам главного штаба германские части к западу от Мааса были не чем иным, как просто «заслоном». Он обещал, что вскоре прибудут французские дивизии, которые будут взаимодействовать с бельгийцами в их отпоре врагу. Король Альберт был уверен, что германские войска у Жета и Уй не были «заслоном». Печальное решение о переводе правительства из столицы было принято. Восемнадцатого августа король приказал армии отступить от Жета к укрепленной позиции у Антверпена и перевести штаб из Лувэна на двадцать четыре километра, в Малин.
Этот приказ вызвал «невероятные опасения» среди представителей наступательной школы бельгийского Генерального штаба и особенно у полковника Адельберта, личного представителя президента Пуанкаре. Энергичный и прекрасно подготовленный для наступательной войны, Адельберт «менее всего» был пригоден для дипломатических поручений, как признавал французский посланник в Бельгии.
«Вы собираетесь отступить перед каким-то кавалерийским заслоном?» — бушевал полковник.
Пораженный и возмущенный, он обвинил бельгийцев в том, что они «покидали» французов без предупреждения «как раз в тот момент, когда французский кавалерийский корпус появился к северу от Самбры и Мааса». Военные последствия, говорил он, будут тяжелыми, моральный успех немцев — большим, а Брюссель будет открыт «набегам германской кавалерии». Так он оценивал противника, который через два дня, располагая силами свыше четверти миллиона человек, взял Брюссель. Однако, несмотря на его ошибочное мнение и грубый тон, беспокойство полковника Адельберта было понятно с точки зрения французов. Отступление к Антверпену означало, что бельгийская армия уйдет с фланга союзного фронта как раз накануне-великого французского наступления.
В течение всего дня восемнадцатого августа решение короля несколько раз менялось — намереваясь спасти бельгийскую армию от уничтожения, он не желал оставлять выгодные позиции как раз тогда, когда могла подойти французская помощь.
На исходе дня дилемма, стоявшая перед королем, была разрешена приказом Жоффра № 13. Основные французские усилия будут предприняты в другом направлении, а Бельгия должна была охранять проход к западу от Мааса при возможной поддержке 5-й армии и англичан. Король Альберт больше не колебался. Он подтвердил свой приказ об отступлении к Антверпену, и в ту же ночь пять бельгийских дивизий снялись со своих позиций у Жета и отошли к укрепленному району у Антверпена, которого достигли двадцатого августа.
Приказ Жоффра № 13 был сигналом «приготовиться» для большого наступления на германский центр. Приказ был адресован 3-й, 4-й и 5-й армиям и доводился до сведения бельгийцев и англичан. Он предписывал 3-й и 4-й армиям генералов Рюффе и де Лангля де Кари подготовиться к атаке через Арденны, оставляя 5-й армии выбор, зависящий от окончательной оценки германских сил к западу от Мааса. В первом случае Ланрезак должен был атаковать в северном направлении через Самбру «в полном взаимодействии с бельгийской и английской армиями», а в другом, если противник двинет «только часть своей правофланговой группировки», к западу от Мааса. Ланрезаку предстояло вновь пересечь реку и поддержать главное наступление через Арденны, предоставив бельгийской и английской армиям задачу борьбы с германскими силами к северу от Самбры и Мааса.
Это был невозможный приказ. Он требовал от армии Ланрезака — представлявшей не сплоченное соединение, а разношерстную массу, состоящую из трех корпусов и семи отдельных дивизий, растянувшихся более чем на пятидесятикилометровом фронте, совершавших в этот момент движение к Самбре, — выбрать два пути, причем во втором случае вернуться на первоначальную позицию, с которой Ланрезак с таким трудом ушел только три дня тому назад.
Ожидать, пока Жоффр выберет одно из направлений, означало бы для армии Ланрезака полный паралич, а фраза «только часть правого крыла противника» лишь подтвердила потерю доверия к главному штабу. Игнорируя второе направление, Ланрезак двинулся к Самбре. Он сообщил Жоффру, что достигнет позиции к двадцатому августа и контратакует войска противника, пытающиеся форсировать реку между Намюром и Шарлеруа, и «отбросит его назад в Самбру».
На марше его батальоны пели «Самбру и Маас», памятную и любимую песню французской армии 1870 года.
Причиной появления приказа № 13 было твердое решение Генерального штаба осуществить «план-17», отражавший все его надежды на победу в результате решающего сражения. В августе, когда война только еще начиналась, господствовало мнение, что ее можно быстро закончить одной решающей битвой. Генеральный штаб упорно верил, как бы силен ни был германский правый фланг, французское наступление через центр поможет изолировать и уничтожить его. В ту ночь Месгими, обеспокоенный слабо защищенной границей ниже Самбры, позвонил Жоффру и получил ответ, что главнокомандующий спит. Страх перед Жоффром пересилил беспокойство, и министр просил не будить генерала.