Первый Блицкриг. Август 1914
Шрифт:
Пока все это происходило, два с половиной корпуса, находившиеся в центре, начали наступление. Войска генерала Мартоса были в середине и вели упорный бой. Его сосед слева, дивизия XXIII корпуса, была контратакована и отброшена назад, обнажив фланг. Находившийся справа, XIII корпус генерала Клюева взял Алленштейн, но, узнав, что Мартосу приходится тяжело, пошел ему на помощь, оставив Алленштейн VI корпусу, который, как думали, был на подходе, но VI корпус так и не появился, и у Алленштейна остался неприкрытый промежуток.
В нескольких километрах от фронта в штабе 2-й армии в Нейденбурге Самсонов обедал со своим начальником штаба, генералом Постовским и английским военным атташе майором Ноксом, когда разбитая дивизия XXIII корпуса появилась на улицах. Среди солдат началась паника. Дребезжание санитарной фуры вызывало крики «Уланы!». Услышав шум, Самсонов и Постовский, нервный человек в пенсне, известный по непонятным
73
Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников, служивший под начальством Пестовского в 1913 году, так характеризует этого человека: прибыв к месту службы в Варшаву и «отрекомендовавшись осовелому генералу (Пестовскому), я получил приказание сесть и рассказать свою биографию. Выслушав меня, генерал сказал: «Итак, капитан, вы служите у генерала Орановского. Если вас будут притеснять, обращайтесь сразу ко мне!» Я раскланялся и вышел, пораженный тем, что мне предлагали жаловаться на свое начальство. Да, недаром его называли в штабе «сумасшедшим муллой». «Военно-исторический журнал», 1967, № 1, стр. 78.
Первое, что бросилось в глаза, это вид солдат. Люди были «ужасно измучены… три дня они не видели хлеба…». В течение двух дней солдаты не получали продовольствия, «ни один из обозов не подошел», — сообщил им один из полковых командиров.
Еще не получив всех сведений о том, что произошло с VI корпусом, Самсонов к концу дня понял, что теперь задача состояла не в том, чтобы обойти противника, а в том, чтобы самому избежать этого. Он тем не менее решил не выходить из боя, а возобновить его на следующий день силами центрального корпуса с целью задержать немцев до подхода Ренненкампфа, который бы нанес решительный удар. Он направил распоряжение генералу Артамонову, командиру I корпуса, держащему фронт против Франсуа на русском левом фланге, «прикрывать фланг армии… любой ценой». Он был уверен, что «даже сильно превосходящий противник не сможет сломить сопротивление славного I корпуса», добавляя, что успех боя зависел от его стойкости.
На следующее утро, двадцать седьмого августа, наступил так ожидаемый момент наступления Франсуа. Его артиллерия наконец прибыла. В четыре часа утра, до наступления рассвета, ураганный обстрел обрушился на позиции I корпуса в Уздау.
Германское главное командование, Гинденбург, невозмутимо спокойный, Людендорф, серьезный и напряженный, со следовавшим по пятам Хоффманом, покинуло временный штаб в Лобау, в двадцати километрах от фронта, и разместилось на холме, с которого Людендорф намеревался «наблюдать на месте» взаимодействие корпусов Франсуа и Шольца. Не успели они еще взойти на холм, как поступило донесение о том, что Уздау взят. Почти немедленно пришло второе известие, опровергавшее первое.
Артиллерийский обстрел продолжался. В русских окопах солдаты «I славного корпуса», голодные, как и их товарищи по XXIII корпусу, утратившие желание сражаться, бежали от дождя снарядов. Убитых было не менее, чем спасшихся. К одиннадцати часам дня I корпус покинул поле боя, который был выигран только одной артиллерией. Людендорф почувствовал, что оборона русской 2-й армии теперь «прорвана», хотя выполнение его преждевременных приказов могло бы привести к поражению.
Но 2-я армия еще не была разбита. Людендорф обнаружил, что «в противоположность другим войнам» здесь сражение не выигрывается за один день. Продвижение Франсуа все еще задерживалось к востоку от Уздау [74] ; два русских корпуса в центре продолжали атаковать; над германским тылом все еще нависала угроза нападения Ренненкампфа.
74
«I корпус, на который была возложена главная задача — атаковать русских во фланг у Уздау и направиться в дальнейшем на Нейденбург, фактически топтался на месте. Но и эта неудача послужила германцам на пользу, так как XV и XIII русские корпуса продвинулись еще вперед и еще более завернули свой фронт на запад, тем самым подставляя еще более свой тыл действию немцев». А. М. Зайончковский, Мировая война 1914–1918 гг., т. 1, стр. 143.
Дороги были забиты беженцами и стадами, люди уходили целыми деревнями. Германские солдаты тоже были измучены, и им тоже мерещилось преследование в цокоте копыт. Крики «они идут», прокатившись по колонне, превращались в паническое: «Казаки!»
Возвратившись в Лобау, главное командование в ужасе узнало, что корпус Франсуа бежит и «остатки» его частей уже в Монтове. Срочный телефонный разговор подтвердил, что отступающие войска I корпуса, группы павших духом солдат, действительно обнаружены перед железнодорожной станцией. Если фланг Франсуа поддался, то тогда все сражение может быть проиграно. На какой-то ужасный момент возникло видение проигранной кампании, отступление за Вислу и оставление Восточной Пруссии, то видение, которое возникало перед Притвицем. Потом было установлено, что солдаты в Монтове принадлежали к батальону, бежавшему из-под Уздау.
В конце дня правда о том, что немцы «не отступают за Вислу», а наступают на Самсонова, дошла все-таки до штаба Жилинского. Он наконец телеграфировал Ренненкампфу, что 2-я армия ведет тяжелый бой и что он должен помочь, «двинув свой левый фланг вперед, насколько возможно», но указанные рубежи были много западнее и недалеко продвинуты, а о быстроте действий или форсированных маршах указаний не поступило.
Бой шел уже третий день. Две армии теперь уже ввели в бой все свои силы, накатывались друг на друга, схватившись, расходились и снова сталкивались в боях, проходивших на фронте протяженностью в шестьдесят пять километров. Один полк продвигался вперед, его сосед, наоборот, отступал, в промежуток вклинивался противник или же, непонятно почему, оставлял его незанятым. Ревели пушки, кавалерийские эскадроны, пехотные части, тяжелые батареи на конной тяге двигались через деревни и леса, между озерами, по полям и дорогам. Снаряды рвались в домах и на улицах деревень. Батальон, наступавший под прикрытием артиллерии, исчезал за завесой дыма и тумана, навстречу неизвестной судьбе. Колонны пленных, конвоируемых в тыл, мешали движению войск. Бригады брали позиции или сдавали их, подключались не к тем линиям связи, путая свои дивизии с чужими. Командиры не знали, где их части, сновали штабные автомобили, в небе висели германские самолеты, стремясь произвести разведку, командующие армиями пытались понять, что происходит, и отдавали приказы, которые могли быть не получены, или не выполнены, или не соответствовали положению на фронте, когда достигали адресатов.
Триста тысяч человек выступили друг против друга, маневрировали и контрманеврировали, стреляли, напивались, если им везло и они занимали деревню, или сидели на земле в лесу с приятелями, когда наступала ночь, а на следующий день бой начинался снова. Шло огромное сражение на Восточном фронте.
Двадцать восьмого августа генерал Франсуа начал бой на рассвете еще одним артиллерийским шквалом. Людендорф приказал ему повернуть левее, чтобы помочь корпусу Шольца, который, как он полагал, был «сильно измотан». Не слушая приказа, Франсуа придерживался строго восточного направления, намереваясь завершить обход фланга Самсонова и отрезать его отступление. После неповиновения Франсуа накануне Людендорф теперь чуть ли не просил его подчиняться приказам: I корпус «окажет самую большую услугу армии, выполняя эти указания», — сказал он. Не обращая внимания, Франсуа двигался на восток, выставляя на дорогах заслоны, чтобы помешать противнику прорваться.
Беспокоясь за центр, Гинденбург и Людендорф ожидали исхода сражения в штабе Шольца у деревни Фрогенау, находящейся в двух километрах от еще меньшей деревушки Танненберг. Приказы помечались «Фрогенау».
Людендорфа опять мучили опасения по поводу Ренненкампфа. Беспокоящийся из-за корпуса Шольца, злой на Франсуа и на очень «ненадежную полевую телефонную связь», соединявшую его с этим непослушным командиром, не имея вообще никакой телефонной связи с корпусами Макензена и фон Белова, он был «далеко не удовлетворен». Макензен и Белов, запутавшись в противоречивых приказах, требовавших идти сначала в одном направлении, а потом в другом, послали в штаб офицера на аэроплане, чтобы добиться ясности. Его встретил «далеко не дружественный прием» из-за того, что ни один из корпусов не находился там, где должен быть. Ко второй половине дня, однако, оба уже вполне удовлетворительно продвигались: Макензен преследовал сломленное правое крыло русских, а фон Белов шел к промежутку у Алленштейна, чтобы атаковать русский центр. Теперь продвижение Франсуа казалось более оправданным, и Людендорф отдал ему приказ двигаться в направлении, в котором тот уже действовал.
Как раз в тот момент, когда в германском штабе начало складываться приятное убеждение в грядущей победе, пришло сообщение о том, что армия Ренненкампфа находится на марше. Но расстояние, покрытое им за день, создавало уверенность, что он опоздает. Действительно, ночной привал, ближайшего корпуса Ренненкампфа находился в тридцати пяти километрах от Бишофсбурга, где двумя днями ранее был разбит VI русский корпус. Медленно двигаясь по вражеской территории, к концу следующего дня, двадцать девятого августа, Ренненкампф прошел всего около пятнадцати километров на запад, а не на юг, и еще не установил контакта с Самсоновым. Это сделать так и не удалось.