Первый человек в Риме
Шрифт:
– Что до меня, то я на вино не падок, – сказал Марий, также останавливая виночерпия, чтобы тот оставил место в кубке для воды. – Когда человека приглашают к столу уважаемые люди, язык ему понадобится для учтивой беседы, а вовсе не для того, чтобы лакать вино.
– Хорошо сказано! – одобрил Цезарь.
– Однако ты заинтриговал меня.
– Терпение – со временем ты узнаешь все.
Наступила тишина. Собеседники потягивали из кубков воду, чуть подслащенную вином. Они знали друг друга только по Сенату, где обменивались обычными кивками издалека, поэтому поначалу беседа
Цезарь прочистил горло, поставил кубок на стол и, подавшись вперед, почти на самый край ложа, вдруг спросил:
– Мне кажется, Гай Марий, ты не слишком доволен членами магистрата, выбранными в этом году.
– О боги! – оживился Марий. – Еще как недоволен! Я думаю, что многие разделяют это недовольство.
– О да, выбор был небогат. Утешает одно: больше года им не продержаться. А как было бы хорошо иметь достойного человека на важном посту. Такого, для которого этот срок можно увеличить.
– Пожалуй, с таким достойным человеком многое можно сделать, славно потрудиться, – сказал Марий. – Если не возникнет проблем.
– Проблем?
– Да кто, скажи мне, сможет гарантировать, что достойный человек – действительно достоин? Он сам? Сенат? Народное собрание? Может быть, всадники? Или выборщики – несомненно, неподкупные и достойные граждане?
Цезарь рассмеялся:
– Полагаю, Гай Гракх был человеком достойным. Когда он шел на второй срок плебейского трибуна, я поддерживал его от всего сердца. И третью его попытку – тоже. Не то чтобы моя поддержка многого стоила, но… Я все-таки патриций.
– А это тоже немало. Если в Риме появляется достойный человек, его ведь могут и зарезать. Почему? Потому что он печется больше о Риме, нежели о своем состоянии.
– Думаю, такое случается не только в Риме. – Цезарь посмотрел на Гая Мария, высоко подняв красиво изогнутые брови. – Люди есть люди, и нет разницы между римлянами, греками, карфагенянами, сирийцами. Во всяком случае, там, где замешаны зависть и жадность. Единственный способ сохранить себя и сделать то, что считаешь нужным, – накопить сил и добиться положения верховного правителя… царя. Конечно, этот титул может именоваться иначе…
– Рим никогда не смирится с царским правлением!
– Так было лишь последние пятьсот лет. А ведь прежде Римом правили цари. Смешно, не правда ли? Во всем мире предпочитают безраздельное правление. Только римляне и греки – исключение.
Марий вздохнул:
– Это потому, что в Риме и Греции всякий сам себя считает царем. Рим так и не стал истинной демократией, хоть и изгнал царей.
– Ну уж нет! Истинная демократия – выдумка греческих философов, прекрасная, но недостижимая мечта. Погляди хотя бы на ту путаницу, в которой увязли греки. Этого ли мы хотим для себя? Рим – форма правления меньшинства, господства Славных Семей над большинством.
– И выскочек, – добавил Гай Марий, в котором-то как раз и видели выскочку. – Так называемых «новых людей».
– И «новых людей», – согласился Цезарь.
В этот момент в столовую вошли сыновья Цезаря. Вошли, как и подобает молодым людям: решительно, но с почтением, и сразу остановились.
Сексту Юлию Цезарю, старшему сыну, было двадцать пять – высокий, с темно-рыжими волосами и серыми глазами юноша. Опытный глаз Гая Мария подметил лишь один недостаток у этого юноши – синие тени усталости под глазами. Он был на редкость молчалив, что тоже казалось странным в его годы.
Гаю Юлию Цезарю Младшему исполнилось двадцать два. Он был крепче брата и выше его ростом; золотые кудри придавали света большим голубым глазам. «Очень умен, хотя не выделяется ни силой, ни характером», – решил Гай Марий.
Рядом они смотрелись очень мило – два истинных римлянина, сразу чувствуется порода: дети сенатора и будущие сенаторы.
– Ты можешь гордиться своими сыновьями, Гай Юлий, – проговорил Гай Марий, когда юноши заняли места на ложе по правую руку от отца. Для возможных гостей (а в некоторых скандально известных своим новомыслием домах – для женщин) предназначалось ложе слева от Мария.
– Да, я тоже так думаю. – Глаза Цезаря светились гордостью и любовью. Затем он опять повернулся к Гаю Марию с явным любопытством: – У тебя ведь нет сыновей?
– Нет.
– Но ты женат?
– Так считается, – рассмеялся Гай Марий. – К сожалению, все военные похожи друг на друга: по-настоящему мы обручаемся только с ратными победами.
– Пожалуй. – И Цезарь сменил тему.
Предобеденная беседа текла плавно и неторопливо, огибая опасные рифы. В этом доме уважали чужое мнение, для всякого находили доброе слово, обходились без двусмысленных намеков. Каковы же женщины дома Цезарей? Марий знал, что за воспитанием детей в Риме стояли именно женщины. Распутная или застенчивая, глупая или умная – любая римлянка умеет заставить считаться с собой. Разумеется, кроме этой путеольской квашни.
А вот и женщины – Марсия и две Юлии. Невероятно! Все три – восхитительны. Слуги принесли и поставили для них кресла в центре зала, по другую сторону столов, за которыми возлежали мужчины. Марсия уселась напротив супруга, Юлия – напротив Гая Мария, а Юлилла – перед братьями. Едва заметив, что родители отвлеклись, она тут же показала братьям язык, не смущаясь присутствием гостя.
Несмотря на отсутствие деликатесов и разбавленное вино, обед оказался превосходным – и блюда, и обслуживание, быстрое, но ненавязчивое. Простая еда приготовлена безукоризненно. Именно такая простота застолий и была по душе воину Марию.
Жареная птица с хлебом, луком и зеленой фасолью, два вида оливок, свежий мясной рулет, булочки с запеченными сочными яблоками, превосходные домашние колбаски под чесночным соусом, разбавленным медом, салаты из латука, огурцов, шалота и сельдерея (каждый – под особым масляно-винным соусом), дымящееся блюдо из брокколи, тыквы и цветной капусты, украшенное печеными каштанами. Отдельно подавался перец, светлое оливковое масло первого отжима и соль. Завершали обед небольшие пирожки с фруктовой начинкой, посыпанные зернышками кунжута и политые медом, и пирожные со взбитыми сливками. И под конец – сыры двух сортов.