Первый человек в Риме
Шрифт:
– Согласен, Гай Марий. Я этого достоин. Но у меня нет денег, чтобы получить место в высшем магистрате.
– Зато у меня есть. Это ведь то, зачем ты меня пригласил? Ради этого я оставался трезвым?
Цезарь посмотрел на него недоуменно:
– Дорогой мой Гай Марий, что ты! Мне уже под шестьдесят, и о карьере я более не помышляю. Нет! Я думаю теперь лишь о своих сыновьях. И об их сыновьях, когда те появятся на свет.
Марий выпрямился, посмотрел в лицо хозяину и плеснул в свой опустевший кубок неразбавленного вина. Выпил одним глотком.
– А, так ради этого сообщения я должен был весь вечер воздерживаться?
Цезарь улыбнулся:
– Конечно, нет! Я не слишком богат… Вино, которое мы разбавляли, не высшей марки. Это же я берегу для особых случаев.
– Тогда я в недоумении. – Марий взглянул на Цезаря насупленно, из-под нависших бровей. – Чего же ты, в конце концов, домогаешься, Гай Юлий?
– Помощи. Ты помогаешь мне, а я – тебе.
Цезарь налил превосходного вина и себе.
– И как ты можешь мне помочь?
– Очень просто. Я сделаю тебя членом моей семьи.
– Что?
– Да. Я предлагаю тебе в жены ту из моих дочерей, какую ты предпочтешь.
– В жены?
– Разумеется. Ты женишься.
– Вот это мысль! – Теперь Гай Марий явственно видел перспективы, что крылись за этим предложением. Сделав большой глоток фалернского, он замолчал.
– Любой воздаст тебе должное, если твоей женой станет женщина из рода Юлиев. Это просто счастье, что у тебя нет детей. Значит, ты можешь позволить себе жениться на молодой женщине, которая родит тебе сына. Это будет выглядеть вполне естественно. Никто не станет удивляться или злословить. Если твоей женой станет к тому же женщина из рода Юлиев, твой сын сможет называть себя одним из потомков нашего рода. В жилах твоих внуков потечет кровь благородных предков. А это возвысит и тебя, Гай Марий. И всем окружающим придется воспринимать твои требования и желания совсем не так, как сейчас. Вокруг твоего имени возникнет ореол достоинства – того, что мы называем dignitas, причем высшей пробы. А это вряд ли окажется лишним в твоей карьере. У нас нет денег. Наше достояние – наша честь. Род свой мы ведем от самой Венеры, от ее внука Юла, сына Энея. Отблески величия нашего рода лягут на твои доспехи.
Цезарь поставил кубок, вздохнул и улыбнулся:
– Уверяю тебя, Гай Марий, я говорю истинную правду. К несчастью, я – не самый старший сын в нашей семье, но по восковым изображениям на наших алтарях мы можем проследить историю нашей семьи. Другое имя матери Ромула и Рема, Реи Сильвии, – Юлия. От ее союза с Марсом родились близнецы, положившие начало Риму. Мы были царями Альба Лонги, самого великого города латинян, – его основал наш предок Юл. Когда же Рим разрушил нашу столицу, мы перебрались в новый город и поднялись на самый верх римской иерархии, чтобы упрочить ее славу. Несмотря на то, что Альба Лонга так и не была восстановлена, до сих пор жрец холма Альба избирается из числа Юлиев.
Он говорил и говорил и не мог остановиться. Гай Марий глубоко вздохнул от восхищения, но не произнес ни слова.
– Обстоятельства складывались все менее благополучно для нас. Что поделаешь? Теперь вот у меня нет средств, чтобы войти в один из высших магистратов. Но мое имя по-прежнему много значит у избирателей. Меня поддержали бы многие – и центурии, в которых голосуют при избрании консулов, и все нобили.
Перед Гаем Марием распахивались такие перспективы, что он не в силах был оторвать взгляд от лица Цезаря. Они ведут свое происхождение от самой Венеры! И каждый из них необыкновенно красив! Светлые волосы, белая кожа – вот что всегда в цене. Дети любой Юлии, вероятно, тоже будут обладать этими достоинствами. И истинно римским носом… И никогда не сравнятся с ними светловолосые Помпеи. Цезари – истинные римляне, тогда как в курносых Помпеях угадываются кельты.
– Ты хочешь стать консулом, – продолжал Цезарь. – Об этом все знают. Подвиги в Дальней Испании обеспечили тебя множеством клиентов. Однако молва, к сожалению, гласит и об ином. О том, что ты и сам клиент и, следовательно, твои клиенты – это всего лишь клиенты твоего патрона.
Гость оскалился, показав два ряда крупных белых зубов.
– Клевета!
– Я-то тебе верю. Но ведь другие верят слухам. Люди не принимают, конечно, притязаний Гереннов, поскольку те еще менее латиняне, нежели Марии из Арпина. Но о своем патронаже над тобой заявляют и Цецилии Метеллы. И им-то верят. По одной лишь причине: твоя мать – из рода Фульциниев, а они этруски. Марии владеют землями в Этрурии, которая сама традиционно – владение Цецилиев Метеллов.
– Марии – или, если уж на то пошло, Фульцинии – никогда не были клиентами Метеллов! – воскликнул, все более раздражаясь, Гай Марий. – Метеллы коварно подтасовывают факты, прикрывая враньем клевету.
– Без сомнения. Ведь они терпеть тебя не могут, вот и делают все, что в их силах. Люди думают, что ты, Гай Марий, насолил Метеллам в бытность свою народным трибуном исключительно в силу глубоко личных причин.
– Да уж, тут действительно замешан личный мотив! – вдруг горько рассмеялся Марий.
– Расскажи!
– Однажды в Нуманции мы выставили на посмешище младшего братца Метелла Далматика – того, кто собирается в следующем году стать консулом. Заставили его вываляться в грязи… в свинарнике. Нас было трое. Ни один из троих не снискал впоследствии успеха в Риме.
– Кто же те двое других?
– Публий Рутилий Руф и царь Нумидии Югурта.
– А! Загадка разгадана. – Цезарь стиснул сплетенные пальцы и поджал губы. – Однако то, что тебя считают неблагодарным клиентом, – а это не делает чести никому – ложится пятном на твое имя, на имя твоего рода, Гай Марий. Слишком непросто тебе доказать свою правоту…
– И что же можешь ты предложить, Гай Юлий, чтобы остановить эти нелепые слухи?
– Жениться на одной из моих дочерей. Если ты станешь мужем моей дочери, это яснее ясного покажет, что я ни во что не ставлю досужие толки. А если еще рассказать историю о свинарнике в Испании! К тому же Публий Рутилий Руф подтвердит сказанное тобой. Тогда каждый точно поймет, почему так враждебны к тебе Метеллы. – Цезарь улыбнулся. – Это было, наверное, очень смешно, когда представитель чванливой семейки вдруг оказался низведен до положения свиньи – весь в грязи, да еще не римской!
– Да, ты прав, мы смеялись тогда до изнеможения. Есть ли еще что-нибудь?
– Ты должен сам знать это, Гай Марий.
– Клянусь, я даже не подозреваю, о чем может идти речь!
– Считается, что ты торгуешь.
Марий застыл, ошеломленный.
– Но… но разве я торгую как-то иначе, чем добрые три четверти сенаторов? У меня ни с одной компанией нет отношений, которые заставляли бы меня пропихивать в Сенате решения к их вящей выгоде. Я всего лишь вкладываю деньги! И кто-то смеет называть меня торгашом?