Первый человек
Шрифт:
Кристина показала ему, что происходит с девочками — кровь. Кровь, дающая жизнь, залила все у нее между ногами. Ему стало противно, и он спрятался под скалой, похожей на собачью голову. Никто, даже Кристина, не знает, что здесь, за большим обломком известняка, он прячет «Человека с оленьей головой».
Август 1961 года. Тома еще маленький В то утро папа начал упрекать маму, что у нее плохая наследственность. Он сказал, что в ее семье в каждом поколении были сумасшедшие. Мама красивая женщина, еще очень молодая. Тома
Но мама остерегается Тома и его взгляда, который иногда бывает странно неподвижным. Ее пугает его манера смотреть на жизнь как бы снизу вверх — так, что становятся видны белки глаз.
Ее охватывает паника, когда Тома начинает дрожать. Он складывает руки перед грудью, неестественно выпрямляется, и что-то похожее на электрический ток пронизывает его от макушки до всех самых дальних точек тела. Он видит, как мама убегает. Ее лицо вытягивается, а глаза становятся похожи по цвету на горчицу.
Каждый раз, когда она жалуется врачу на эту дрожь, доктор запирает его в комнате, на которой висит «знак».
А потом ему начинают давать успокоительные, снотворные, лекарства для снятия тревоги и транквилизаторы. Лекарства заставляют уснуть живущего в нем зверя, и его настроение становится лучше. Список этих лекарств длинный, но он может перечислить их все наизусть. Он стащил в больнице справочник «Видаль» и теперь часто читает его тайком в своей комнате. Там есть химические формулы.
Он читает про загадочные молекулы.
40
Евангелист в галстуке раздавал листки с добрыми словами в нескольких шагах от церкви Сент-Эсташ, в самом центре Парижа. Три японца, похожие друг на друга, как три карты одной масти, поднялись по блестящим каменным ступеням крыльца и повернулись на пол-оборота перед тяжелыми деревянными дверями, позируя для фотографии. Очередной сувенир из Парижа, на их лицах как будто были вырезаны добродушные улыбки.
Тома одно мгновение смотрел на них. Эти люди были воплощением простой и счастливой жизни. В воздухе пахло прохладой, навозом и леденцами. Назойливая музыка, которую играли в манеже, медленно плыла над прямоугольными газонами парка Дез-Аль.
Перед церковью стая голубей собралась вокруг краюхи хлеба, как толпа дерзких мародеров. Поток пешеходов непрерывно выливался из грустной тени старинных особняков улицы Монтрогей и втекал в прожорливый рот Центрального рынка. Отран присоединился к этой волнующейся, как вода, людской массе и вошел на станцию парижской подземки. Квадрат голубого неба у него над головой уменьшался по мере того, как эскалатор опускал его в чрево столицы. Отран несколько раз втянул носом воздух. Его лицо было багровым от прилива крови, глаза покраснели. А веки! Ему казалось, что они вытянулись так, что закрывают ему рот.
Тома задыхался от всего этого — от эскалаторов, которые выплевывала на пол метро поток пресыщенных путешественников, бесконечных коридоров, воняющих гноем города, бесцветного света ламп. Он шел, сжимая кулаки в карманах и глядя на башмаки тех, кто шел впереди. Пройдя через галереи, он поднял голову и стал искать, откуда отправляются поезд на Сен-Жермен-ан-Ле. Нужная платформа была слева, — это ему подсказали маленькие указатели на потолке. Нужно было еще немного спуститься в утробу земли в этой постоянно ползущей вперед, как змея, толпе, и Отрану это не нравилось.
Подошел поезд, раздвигая своей стальной мордой зловонный воздух, насыщенный озоном и мокрым снегом. Тома вошел в него, не думая ни о чем, и сел на первое попавшееся свободное место. Сидящая рядом толстуха несколько секунд разглядывала его, потом снова погрузилась в чтение какой-то вульгарной глупости. Отран уснул, когда поезд выехал из Парижа, и проснулся только на вокзале Сен-Жермен-ан-Ле. Только здесь, выйдя на площадь напротив замка, он заметил, что день был пасмурный. Вязкие капли наполовину замерзшей воды падали с неба. С тех пор как Отран покинул лечебницу, ему даже не приходило на ум поднять глаза к небу. А сейчас ему не хватало солнца.
Национальный музей древностей занимал крыло замка короля Франциска I и находился в двух шагах от станции. Этот замок — огромное здание из суровых камней, с окнами с переплетами, стекла в которых имели форму ромба.
Тома купил билет у пресыщенного служащего и направился туда, ради чего приехал, ориентируясь по стрелкам с надписями. Проходя мимо музейного киоска, он обратил внимание на торговавшую там молодую женщину и ненадолго задержал на ней взгляд. Она улыбнулась в ответ.
Тома пришел в Национальный музей древностей во второй раз за свою жизнь. В первый раз он был здесь в далеком прошлом, вместе с отцом, незадолго до того, как тот умер. И его сестра Кристина была с ними. Она всегда была вместе с Тома. Их страсть к истории первобытных времен родилась во время этого похода в музей, когда они стояли перед собранием рубил, гарпунов, скребков, игл и костяных усилителей броска для копий и гарпунов.
Музей за эти годы изменился: стал более современным и лучше организованным. Сначала Тома должен был пройти через залы с кельтскими древностями — бронзовым оружием и золотыми шейными украшениями. Двигаясь дальше против течения по реке времени, он прошел неолитическую революцию и статуи-менгиры. И наконец попал в колыбель человечества — в древнюю эпоху, в эпоху свободных людей.
Была среда. Группа детей вбежала в зал, не соблюдая никакого порядка. Они собрались вместе под огромными рогами мегацероса, череп которого висел на стене. Их гид — маленькая блондинка с острым взглядом — пыталась их успокоить, показывая им на череп кроманьонца, скаливший зубы в улыбке. Напрасные старания.
Тома стоял и смотрел, не вмешиваясь в эту суматоху. В полумраке лампы витрин освещали оружие великих охотников, и оно являлось перед зрителями во всем своем суровом и простом благородстве. Он долго не решался подойти ближе. Два посетителя встали впереди него и стали делать глупые замечания по поводу коллекции. Ребенок дергал своего отца за полу пальто и ныл. Но Первый Человек больше ничего не слышал. Он медленно подошел к центральной витрине.
Она была здесь. Крошечная и властная.
Как долго он ее ждал!