Первый эйдос
Шрифт:
Иркин ключ от квартиры Бабани немного погнулся, стал застревать в замке, и она решила сделать дубликат. Даром копирования сущностей валькирии не владеют. Делать нечего – пришлось обращаться в киоск на рынке.
В киоске царствовал мачо лет шестидесяти, с широким пиратским лицом и бородой, как у шкипера. Он с такой небрежностью ронял слова, так швырял ключи в коробку, так восхитительно пропускал мимо ушей все обращенные к нему вопросы, был так хрипл, так высокомерно холоден, так отстраненно прекрасен и отрешен от всякого земного труда, что Ирка даже проверила, нет ли
– Мамой клянусь, не понимаю я вас, хозяйка! Я б его убил. Или меня пошлите: я убью. Пошлите, а? – попросил Антигон.
– Нет.
Кикимор озадачился.
– Но почему? Он же криворучка, хозяйка! Зачем ему жить?
– Антигон, ты странный. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью в процессе ее проявлений, ты ожидаешь каких-то внешних результатов, – заявила Ирка.
Антигон удивленно заморгал синеватыми русалочьими веками. Сложных рассуждений он не любил, имея все причины не доверять им. Чем сложнее хозяйка рассуждает, тем больше вероятность, что она стремится себя обмануть. Если задуматься, то большая часть жизни проходит в поисках вариантов самообмана. Стоит ли игра свеч и салат майонеза – вот в чем вопрос?
Навестив Бабаню, Ирка от нечего делать заглянула в Серебряный Бор к Багрову, однако на лодочной станции того не оказалось. Ирке это не понравилось, и она сдвинула брови.
– Бедная мерзкая хозяйка! – посочувствовал Антигон.
– Почему это я бедная?
– Досадно, когда хочется сказать кому-то, как сильно он не нужен, а найти того, кто не нужен, никак не удается, – невинно сообщил Антигон и тотчас – о счастье! – заработал первый за день пинок.
Ирка уже уходила, когда возле лодок – их вечно красили, так часто, что непонятно было, когда же на них плавают, – Ирка встретила какую-то девушку. Пляжного вида, с великолепными ногами, с облезшим носом, она была явно из тех, кто все лето пропадает у воды.
Девушка тоже кого-то искала. На Ирку она зыркнула без интереса и без ревности, как на человека, который не может представлять угрозы. Ирка подумала, что это ее карма. Ни одна женщина никогда не считала ее соперницей. Напротив, женщины ее подозрительно любили, за исключением разве что таких бабищ, как Таамаг.
Первый, колясочный, период жизни, конечно, не в счет, но даже и позднее, когда она уже была валькирией, Ирке вечно, не церемонясь, давали подержать пальто, велели занять очередь или бросали на нее чужих детей. Все это делали небрежно, точно никому и в голову не могло прийти, что она способна отказаться. Даже у незнакомых людей Ирка вызывала безусловное доверие.
Взять хоть Буслаева. Он всегда относился к ней по-приятельски. Ему, должно быть, и в голову никогда не приходило, что Ирку можно любить, что она не только друг, товарищ и брат, но и что-то еще. Матвей был первым, кто открыл в ней девушку, и, должно быть, именно за это она ему теперь мстила. Люди устроены
Багров появился неожиданно. Он шел от лодочной станции с веслом в руке. Девушка с облезшим носом и Ирка разом кинулись к нему и притормозили, вопросительно косясь друг на друга.
Матвей, как показалось Ирке, был не особо доволен, увидев их вместе. Это не помешало ему спокойно остановиться и прислонить весло к закрытой двери сарая.
– Вы не знакомы? Ирка – Лена. Лена – Ирка, – представил он.
– Матвей – Багров. Багров – Матвей, – передразнила его валькирия-одиночка.
Багров и бровью не повел, а девчонка с облезшим носом рассмеялась.
– О, Ирка!.. Так ты Ирка? – затарахтела она.
– А что? – спросила Ирка напряженно.
Эта Лена явно не видела в ней конкурентку, оттого и тон у нее был расслабленный, даже покровительственный. Симпатия для бедных.
– Матвей как-то говорил мне о тебе! Просто у меня есть хорошая подруга, она тоже Ирка, и, когда я сказала при Матвее «Ирка», он подумал, что я говорю совсем не о той Ирке, а когда оказалось, что есть две Ирки, он сказал, что есть еще одна Ирка и… – защебетала она.
– Лена, возьми печенье! – мягко сказал Багров.
В руке у него неизвестно откуда возник пакет. Раньше его точно не было.
– А да… спасибо! – поблагодарила пляжная девица.
– А мне о тебе он ничего не рассказывал, – заметила Ирка.
Пляжная девица не удивилась.
– Ну, он такой скрытный! Прямо разведчик! Хотя у меня дядя тоже разведчик, но он ужасно болтливый. Прямо как я. Даже больше, чем я, хотя это невозможно. Он говорит, что самые болтливые мужчины в мире – бывшие разведчики. Я ему говорю: «Ну как это так? Слушай, ты не понимаешь. Они не могут быть болтливыми! Им нельзя!» – «Я и понимать ничего не хочу. Я знаю», – отвечает он. Вот и Матвей. В него тут весь пляж влюблен, а ты небось и не знала.
– Лена, возьми печенье! – сказал Матвей, снова протягивая пакет.
Пока девушка с облезлым носом набивала рот печеньем, Ирка насмешливо разглядывала Багрова.
– А что еще он обо мне говорил? – напомнила Ирка, дождавшись, пока Лена вновь обретет способность производить звуки.
– А, ну да… Он говорит ты прямо как Наташа Ростова!
– Почему как? – спросила Ирка.
– Ну я не знаю. Я не читала. Но он говорит, что…
– Лена! Печенье! – напомнил Багров.
– Она не хочет! – сказала Ирка.
– Хочет! – Весло под взглядом Багрова задымилось.
– Не хочет! – От двери лодочного сарая отлетела ручка, к которой никто не прикасался. Ирка тоже умела сердиться.
Пляжная девица испуганно переводила взгляд с одного на другого.
– Она не просто хочет! Она мечтает! Лена! Возьми печенье! – настаивал Багров.
– Но я правда не очень хочу… – осторожно возразила девушка с облупленным носом.
– Ты не понимаешь, Лена! Это апельсиновое печенье. Твое любимое! – сказал Матвей.
В голосе Багрова появилась непривычная Ирке вкрадчивая властность. Лена сдалась и, как зомби, взяла печенье.