Первый матч
Шрифт:
Он ушел, оставив мать в смятении, и почти сразу наткнулся на Олю. Она вела себя так странно, что на минуту Антону показалось, что мать все же поговорила с девушкой и изрядно ее напугала.
– Что случилось? – Антон, отведя Ольгу подальше в коридор – туда, где не было посторонних глаз, с тревогой смотрел на девушку.
– Ничего! – Она вздрогнула.
– Да на тебе лица нет! Давай рассказывай!
Он обнял Олю за плечи, а она вдруг разрыдалась. Вслед за слезами полились и слова. Антон слушал и чувствовал, как где-то внутри его туго закручивается пружина. Гаврилов –
– Зря я тебе это рассказала! – опомнилась Оля. – Не вмешивайся, пожалуйста! Ты же ничего ему не сделаешь?
– Я?.. Можешь быть спокойна, – проговорил Антипов. Ярость похожа на семечко растения. Она набухает внутри тебя, затем пускает росток, который крепнет не по дням, а по часам, и вот он уже высокий и крепкий, как дуб. Кажется, кто-то не имеет проблем. Ничего, он их получит! И, заметим, очень, очень скоро!
Яна стояла в коридоре, высматривая кого-то.
– Привет! – Саша подошел к ней. – Что ты тут делаешь?
– Вот, пришла посмотреть…
Ее взгляд рассеянно скользил по проходящим мимо парням. Интересно, кого это она ищет?..
– На меня или на Кисляка? Или, может, на обоих? – спросил Костров. Едкие слова сами собой срывались с языка.
– Саш, может, хватит? – девушка заправила за ухо прядь волос и посмотрела на Сашу осуждающе.
– А ты в себе разобралась?
Он никак не мог остановиться, хотя смутно понимал, что остановиться бы стоило…
– Разобралась, – ответила Яна, не отводя взгляда.
– И?..
Сердце взволнованно билось. Саше казалось, что этот стук слышат все в коридоре.
А Яна вдруг при всех поцеловала Сашу в губы.
– Тебе такой ответ понятен? – улыбаясь, спросила она.
– Не совсем, – он облизнул резко пересохшие губы. – Повтори, пожалуйста.
И она повторила.
И вот настал тот момент, которого Дима боялся, наверное, больше всего на свете.
Сегодня он появился в ледовом дворце как представитель «Химика» – команды-соперника «Медведей». Вот он, Дима, стоит перед ребятами, которые до боли, до дрожи свои, и вместе с тем соперники, а значит, чужие. Он должен биться против них, отвоевывая в сложной борьбе очки для своей новой команды… А ребята уже не свои, нельзя забывать об этом.
– О, Димка! Привет! – Миша Пономарев казался точно таким же, как и раньше. – Как дела? Как настрой?
Неужели он не презирает Димку? Неужели по-прежнему разговаривает с ним как с равным, как со своим…
– Вроде ничего, – Щукин-младший старался говорить беспечно, но голос предательски дрогнул.
– Димон, удачи! – Кисляк с довольной миной легонько стукнул его по плечу.
А Дима отпрянул, словно его и вправду ударили. Он чувствовал себя побитой собакой. Уж лучше бы его презирали, чем вот так демонстрировали доброту и приветливость.
– Вы что, за урода меня держите?! – не выдержав, крикнул он.
– Да успокойся! – Кислый покачал головой. –
В глазах предательски щипало. И Семен Бакин, и Пономарев, и Кислый – все они продолжали видеть в нем своего, а он… он их предал! Он стал для них хуже чем Иуда!
И вот, уже оказавшись на льду, за секунду до свистка арбитра, обозначающего начало игры, Дима не выдержал. Он покинул ворота и подъехал к скамейке, где сидел его старый новый тренер.
– Не понял, – удивился Жарский, – ты чего? Плохо себя чувствуешь?
– Спасибо, мне уже лучше, – решительно ответил Дима, – я подумал, Степан Аркадьевич, и понял, что не смогу играть. Извините…
Дед нахмурился.
А, ерунда, теперь это уже не важно. Теперь уже ничего не важно. Дима принял решение. Он не будет играть против своих и за чужую команду. Уж лучше в его жизни совсем не будет хоккея, чем вот так, подло!
Он ехал домой, высунув голову в окно троллейбуса и с жадностью вдыхая напоенный запахом бензина и цветущей сирени воздух. Дышалось очень легко – и неудивительно, ведь с души свалился неподъемно тяжелый камень. Как же хорошо знать, что поступил по-настоящему правильно и не пожалеешь о своем поступке!..
Как хорошо!
Я наблюдал за ходом матча со своего места. Надо сказать, Жарский неплохо поработал. «Химик» стал сильной, слаженной командой. Особенно хорош нападающий Гаврилов, и во втором периоде счет был уже три-два, пока еще в нашу пользу.
Однако на льду что-то происходило. Я наблюдал за Антиповым, и он нравился мне все меньше. Резкие, какие-то нервные движения, ненужная экспрессия… Надо будет поговорить с Антоном, когда тот окажется на скамейке.
Но обстоятельства сложились по-другому.
Когда Гаврилов в очередной раз рвался к воротам «Медведей», Антипов пытался жестко преградить ему дорогу. Гаврилов ушел от него и провел бросок. К счастью, Бакин успел накрыть шайбу ловушкой. Но вот тут-то произошло непредвиденное. Гаврилов слегка задел клюшкой ловушку Бакина, когда к нему вдруг подлетел Антипов, на ходу стаскивая краги, повалил на лед, подмяв под себя, сорвал маску и нанес несколько ударов в лицо.
Рядом со мной тоненько вскрикнула Оля, наш пресс-секретарь. Она казалась испуганной.
Увы, самообладание – не самая сильная сторона Антона, от Гаврилова его оттаскивали, и все видели на лице пострадавшего кровь.
– О господи! – пробормотала Оля, прижимая руки к груди. – Не надо было ему рассказывать!..
– Что рассказывать? – спросил я.
Она была бледна, как арктический снег.
– Ничего… – девушка отвернулась.
Но я уже мысленно достроил картинку. Антипов явно выделял Олю, и, очевидно, происшествие на льду связано с ревностью. И вот теперь от ревности Антона пострадала вся команда. Антипова, конечно, с площадки удалили, «Медведи» остались в меньшинстве. И «Химик» немедленно воспользовался этим. Их прижали к воротам, жестоко прессуя. Счет на табло менялся. Три-три… Три-четыре… Три-пять… В пользу «Химика».