Первый Мир
Шрифт:
Чувствуя, что его дни сочтены, Ирбих отчаянно цеплялся за последнюю надежду: они пройдут через портал, разведают, что же на самом деле расположено по ту сторону гиперпространственного тоннеля, и успеют вернуться, чтобы отправить бесценную информацию тем, кто обреченно готовится встретить свет чужого солнца в едва окрепшей колонии.
В своих расчетах он не учел одного: вот уже двое суток, как по их следам с завидным упорством шел многочисленный отряд, не похожий на мелкие стаи озверевших сородичей. Ирбих был настолько измучен, что не уделял преследователям должного внимания.
Они не нападали, не
Собрав все силы, он встал, решив сам выйти навстречу преследователям, но лишь зря потратил время. Они будто растворились в сумерках, избегая контакта.
Обессиленный и удрученный Ирбих вернулся в лагерь, а через несколько часов остатки его отряда добрались до святилища Лог...
Все надежды рухнули.
Он умирал. Что толку в собственной правоте, когда ошеломительные результаты отчаянного эксперимента невозможно передать тем, кто остался на новой родине?
Ирбих не ошибся – гиперпространственный тоннель, о существовании которого иносказательно свидетельствовали древние священные книги, оказался реально действующим, он сам убедился, что в основе легенды лежит не невежественная фантазия, как принято считать, а некое зерно утерянного в веках истинного знания, недоступного для понимания первобытных норлов и потому облаченного в вуаль суеверных домыслов.
Он не справился с поставленной задачей, хуже того – своими действиями открыл доступ на незнакомую планету следовавшему по пятам многочисленному отряду военных, пораженных общим безумием, но сохранивших подобие дисциплины, единоначалия, позволившего им выжить в экстремальных условиях глобальной катастрофы.
Они ворвались в пространство древнего мира, сея разрушение и смерть, ими руководил не здравый смысл, не отчаянная попытка найти выход из тупика, в котором оказались остатки цивилизации, а лишь инстинктивное стремление выжить. Не избежавшие деформаций психики, чрезвычайно агрессивные и опасные в силу рефлекторных навыков обращения с оружием, военные норлы представляли серьезную угрозу. Их необузданная ненависть к любым существам иных космических рас имела в первооснове не ксенофобию, а милитаризированный образ мышления, усугубленный непоправимой психологической травмой, полученной в период катастрофы, обрушившейся на старую родину.
...Иван вздрогнул.
Он понял, что сознание Ирбиха коллапсирует, умирает, мысли норла прошли по замкнутому кругу и вернулись к осознанию факта своей гибели, образы, создающие пространство личной вселенной, потускнели, выцвели, у него иссякла воля к жизни. Норл не осознавал новую форму существования своего рассудка и был обречен.
Столетов на миг растерялся.
На фоне потрясающего открытия, дарованного односторонним контактом с разумом чуждого существа, тонкой, заполошной нотой звучал подсознательный страх:
Почему же он застыл в нерешительности?
Ивана раздирало противоречие.
С одной стороны, он выполнил свою миссию, получив бесценную информацию. Кроме того, в сознании Столетова еще был жив ужас, испытанный во время схватки с норлами. Нелегко взять и вот так запросто рискнуть, перешагнуть через страх, отвращение, инстинкт самосохранения, наконец, – ведь реакция норла на появление чуждого ему образа непредсказуема, – являясь абсолютным владыкой виртуального пространства, Ирбих одной лишь рефлекторной мыслью способен стереть жуткое для него «предсмертное наваждение», и тогда Ивану обеспечена жесточайшая травма рассудка.
С другой стороны, рискнув, он мог бы попытаться спасти гаснущее сознание норла.
Остаться сжавшимся в комок статистом событий, бежать или сделать шаг навстречу абсолютно чуждому разуму?..
Тело Столетова покрылось испариной.
Мышцы непроизвольно сокращались в рефлекторном ознобе.
На блоках аппаратуры, соединенных через адаптеры с рассудком человека и логром, появились тревожные индикационные сигналы.
Урман, мгновенно оценив ситуацию, протянул руку, намереваясь отключить прямое нейросенсорное соединение, но Гюнтер внезапно схватил его за запястье.
– Не трогай.
Охотник резко оглянулся, его глаза гневно сверкнули недобрым огнем.
– Руку отпусти!
– Не трогай соединение, – спокойно повторил Гюнтер.
– Какого фрайга?! – Урман попытался вырваться, но тщетно.
Шрейб выдержал бешеный взгляд охотника.
– Иван вернется сам. Ты не можешь сделать за него главный жизненный выбор.
– Да ты с ума сошел, Гюнтер, он же погибнет! – Урман все же вывернулся, свободной рукой выхватив ствол. – Отключай соединение! – потребовал он.
– Тебе не хватает сдержанности. – Шрейб даже не шевельнулся, хотя ощущал холодное прикосновение «Гюрзы» точно на уровне ядра системы.
В этот момент рисунок индикационных сигналов на контрольных панелях начал меняться.
Злобные красные искры потускнели, да и тело Ивана прекратила сотрясать рефлекторная дрожь.
– Матрица сознания норла стабилизируется. – Гюнтер отпустил руку Урмана. – Иван в порядке. – Он присел на камень и добавил: – Похоже, что мальчик, которого я спас, стал настоящим мужчиной.
Урман медленно опустил оружие.
– Шрейб, ты псих. В следующий раз схлопочешь пулю.
– Следующего раза не будет, – не оборачиваясь, ответил Гюнтер.
Стылый, стремительный закат в горах ознаменовал приход вторичных Сумерек, предвещавших скорое окончание процессов смещения.
Иван медленно приходил в себя.
– Что ты сказал ему? – спросил Урман, когда система поддержания жизни произвела необходимую стимуляцию организма Столетова.
– Я объяснил Ирбиху, где он. И еще – я обещал ему, что свет сверхновой звезды не достигнет колонии, где укрылись остатки цивилизации норлов.