Первый практикум. Напиток бессмертия
Шрифт:
И директор, как ни в чём не бывало, отпустил его, махнув рукой.
– И все? – с подозрением поинтересовался Виктор.
– Да, всё, – с улыбкой ответил Стах Глебович.
Виктор встал и, подозрительно глядя на начальство, пятясь вышел из секретарской в полном недоумении.
У кабинета, бросив сумки на подоконник, стояла неразлучная троица с Кривовым во главе. Ребята переговаривалась вполголоса. Виктор заметил, что выглядит Саша сегодня потрёпанным и уставшим. Богданов и раньше замечал, что Кривов довольно пренебрежителен к одежде. Но сегодня он был откровенно помят.
– И что, ты на два месяца один? – выпытывал у него Дима Вельский.
– Может, и больше, – мрачно ответил Кривов.
– И чё? Рванёшь куда-нить? – с горящими глазами спросил Андрей Сорокин.
– Куда я рвану, башкой подумай? – огрызнулся Кривов. – Мне к ним каждый день ездить! И здесь прогуливать нельзя!
– И что, прохлопаешь такой шанс? – вскричал Вельский.
Кривов хотел что-то ответить, но заметил Виктора и осёкся. Богданов неловко поспешил пройти мимо под пристальными взглядами троицы.
На подоконнике на лестничной клетке между этажами в окружении девчонок сидел десятиклассник Георгий Асатиани. Он держал на коленях потрёпанную гитару, мастерски перебирал струны и напевал. Девчонки млели, Георгий грелся в лучах всеобщего внимания. Виктор усмехнулся и вспомнил, как в школе пытался научиться играть на гитаре, но не хватило терпения. Струны резали пальцы, а петь Виктор не умел совсем. Так что идея так и закончилась ничем.
По пути домой Виктор решил зайти в тот самый магазинчик, чтобы купить ещё пару призм для приближающейся практики. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил характерной вывески над уходящими под землю ступеньками. Он даже обошёл квартал, решив, что ошибся, а, завершив круг, вернулся к тому месту, где, как он был уверен, и находился злосчастный магазин. Вот они, ступеньки. Но теперь в конце не красивая дверь, а покосившееся деревянное нечто с облупившейся краской невнятного цвета. Дверь держалась на одной силе воли. Ржавые петли грозились рассыпаться от любого прикосновения. В болтающихся на одном гвозде ушках висел хлипкий амбарный замок. Виктор постоял минуту, озадаченно глядя на дверь, а потом развернулся от нечего делать и побрёл домой.
Вечером Виктор остался один. Мария Ивановна объявила, что пойдёт в театр и вернётся поздно. Мечтательно улыбаясь, она провальсировала мимо Виктора к зеркалу и надела любимые жемчужные серёжки. Она так тщательно укладывала волосы, что Виктор понял – вернётся она с цветами. И, к слову сказать, он был очень рад.
К восьми вечера Виктор заварил себе чаю и уселся за старый исцарапанный и прожжённый в паре мест письменный стол, чтобы проверить промежуточную работу десятой параллели. Ребята ждали оценки в понедельник.
Стол стоял у подоконника, занавески были открыты, так что Виктор периодически поднимал глаза и выглядывал на улицу. Вечерело. Осень потихоньку просыпалась в Ярославле. Ещё не окрасились ярким золотом и охрой скверы, только берёзы первыми нерешительно примеряли осенние наряды. Небо приобрело более насыщенный оттенок лазурита, утренние и вечерние сумерки затягивались, и в довершение ко всему начали накрапывать осенние дожди.
Виктор любил осенние дожди. Это вам не летние бури. Те вваливаются в город, как гусар в кабак, выдувают зонтики из рук, и наотмашь лупят по лицу каплями, как дуэльной перчаткой. Летом тучи внезапно глотают солнце и скребут набрякшим пузом по крышам домов. Сизый наволок наползает с грохотом и взрывается такими ливнями, заливая город, что люди бредут по воде, вскидывая ноги, как цапли в поисках ужина.
Да, осенью грозы вежливее. Вежливо приближаются и нежно обнимают пушистым дождём. Гром будто мягким валом прокатывается над землёй, а капли дружески хлопают по плечам и гладят окна. И аромат после этих гроз бывает чудным.
За окном как раз накрапывало. Умиротворяющий шелест дождя убаюкивал. Переполненные тучи накрыли город, скрывая свет удаляющегося на покой солнца. В сквере напротив зажглись фонари, облив уютным светом мокрые дорожки. По ним спешили горожане под цветными зонтиками. Виктор в очередной раз поглядел на сквер и поразился тому, как там темно, и проверил время. Было всего девять вечера. Ещё работать и работать. И он продолжил просматривать изобилующие ошибками опусы. Ну кто высоту в Ньютонах измеряет? Перезанимались ребята.
Виктор уютно устроился за столом и прихлёбывал чай, вчитываясь в работу Руслана Агеева из 10А. Задача: имея барометр, нужно определить высоту башни. Агеев предложил подняться до самого верха башни, прикладывая барометр к стене, а затем выразить высоту башни в барометрах. Вот хулиган! Любит выделиться! Виктор расхохотался, поставил четвёрку с припиской «переведёшь барометры в метры – поставлю пять». Строго говоря, Агеев ошибки не сделал. Условие задачи не указывало, в каких единицах, и каким способом нужно измерять башню. Прямая дорога ему в юриспруденцию или математику.
Вдруг какая-то мысль промелькнула на краю сознания Виктора, заставив его насторожиться. Он поднял глаза и осмотрелся – ничего. Он даже не мог понять, что его побеспокоило. Просто какое-то свербящее чувство вдруг ввинтилось в его мозг и осталось там, как заноза. Настольная лампа светила ровным светом, в квартире было тихо.
Тишина!
Виктор не помнил тишины в этом доме с самого своего рождения. Всегда в коридоре громко и надоедливо тикали часы, всегда что-то поскрипывало или дышало. Через стены доносились приглушённые отголоски соседских разговоров, под окном орали коты, гавкали собаки, гудели машины… Теперь всё исчезло.
Но даже не это напугало Виктора. Секунду назад он отчётливо слышал, как дождь громко и задорно стучит в стекло и по железному отливу окна. А потом звук дождя смяли, как лист бумаги. Все звуки просто пропали в одно мгновение. Стояла оглушительная гнетущая тишина, какая, наверное, бывает в космосе.
Виктор постучал пальцем по столу и с облегчением понял, что не оглох. Он напряг слух, стараясь уловить, хоть какой-то звук, но безуспешно. Виктор выглянул в окно, чтобы убедиться, что дождь прекратился, и похолодел. За окном ничего не было. Совсем ничего, как будто стекло снаружи заклеили непроницаемой чёрной бумагой. Исчезли фонари, прохожие, сквер… Исчезли даже потёки дождя на стекле.
Виктор вскочил, перегнулся через стол и потянулся носом к стеклу, чтобы оглядеть улицу. Но не смог увидеть даже металлический отлив окна с внешней стороны, который уж точно должен быть освещён из комнаты. Богданову стало жутко. Его пронзила безумная холодная мысль, что за окном не просто ничего не видно. Ему показалось, что за окном вообще ничего нет. Совсем. Ни сквера, ни города, ни земли, ни звёзд.
Окно забаррикадировала глухая темнота, которая ничуть не походила на ночь. Это была Тьма. Виктору вдруг стало тяжело дышать, на грудь давило, он опустился обратно на стул. Он ощущал приближение Тьмы, как если бы исчезновение света вокруг было лишь её предвестником. Она надвигалась. Омерзительное давящее ощущение нарастало. У Виктора болезненно заложило уши, как будто его сдавило водой на большой глубине. Двигаться тоже стало труднее, словно ему приходилось преодолевать сопротивление. Постепенно из тишины вынырнул еле слышный шёпот множества голосов. Невнятный, бессмысленный и настолько низкий, что Виктор слышал его не ушами, а костями, самым своим нутром.