Первый шпион Америки
Шрифт:
Великим аналитическим умом Паша не блистал, но зато отличался старательностью и непомерным честолюбием. С первых же дней работы в Военконтроле он всем заявлял, что разделяет политические установки большевиков. Подал даже заявление о вступлении в РКП (б). Поэтому компромат должен быть убедительный и весомый. К примеру, зашифровал приказ Троцкого, а сам оригинал, который Тракман обязан вернуть в канцелярию наркомвоенмора, Паша потерял. За такое, не рассусоливая, могут и под трибунал отдать. В спешке, суете клочок бумаги со словами Троцкого потерять несложно, тем более что с Брауде это уже случалось, но тогда все закончилось счастливо: черновик нашли в корзине
Зашифровав, Паша побежит к телеграфисткам или к юзовшицам, в зависимости от того, какой ап парат стоит в том штабе армии, куда надо отправить секретный приказ Троцкого, а потом к Тракману, отдать рукописный вариант для возврата в канцелярию наркомвоенмора. Такие секретные приказы Лев Давидович в печать не отдавал, а писал от руки и вручал непосредственно своим заместителям, каким по Военконтролю являлся Тракман, чтобы тот, набрав текст спецшифром, отправил в штаб армии, а там шифр хранится только у начальника разведотдела, а на эту должность назначался не старый военспец, а свой, большевик. Троцкий и тут проявлял недоверие к военспецам. Брауде — военспец, и пропажу оригинала ему не спустят.
Ефим Львович зашел к себе в кабинет, где работало еще несколько его коллег. Отдел контрразведки возглавлял латыш Бирзе, но его уже больше недели никто не видел. Обычно, когда он пропадал, выполняя специальное задание руководства, то всегда перед этим предупреждал или звонил, а тут исчез и все. Начальником Синицына неожиданно на второй день после его исчезновения горячо интересовались чекисты, дотошно расспрашивая, где он живет, с кем, но Синицын хоть и знал, где Бирзе снял комнатку в Замоскворечье и у кого, но чекистам не сказал. Его шеф явно на кого-то работал кроме «Союза защиты родины и свободы». И скорее всего на иностранную разведку. Только вот на какую? На Каламатиано вряд ли, он только недавно организовался. Вероятно, на англичан или на французов.
Ефим Львович вызвал к себе Петю Ясеневского. Рассказал про настырность Брауде и про то, как его можно утопить. Конечно, ждать, что он сам совершит ошибку, бессмысленно: ему надо помочь.
— Но так, чтобы и ты, Петя, не засветился, — добавил Ефим Львович.
Разговор с Лесневским был не случайным. Последние два дня Петя сидел в приемной Тракмана, подменяя его заболевшего помощника. И он получал оригиналы приказов, заставляя каждого расписываться при получении и сдаче в особой книге.
— Я попробую навестить его прямо сейчас и посмотрю, что можно будет сделать, — выведя Лесневского в коридор, заговорил Синицын. — Если не получится у меня, то Паша обычно забывает расписаться при сдаче, ты его не тормози. Я его подхлестну при этом, и он забудет обо всем на свете. Потом, когда из его комнаты все уйдут, ты положишь оригинал в его письменный стол, на дно. Тракман забьет тревогу, ты доложишь ситуацию, скажешь, что Брауде вел себя странно и нервозно. Предложишь проверить стол. Тракман пойдет сам осматривать ящики, если не пойдет, настаивай, чтобы вы пошли вместе. И пусть он сам найдет пропажу. Я думаю, после этого
Петя растерянно кивнул.
— Только поосторожнее, когда будешь прятать в стол приказ. Если застукают, ну мало ли что: объяснишь, что Брауде не сдал оригинал и ты решил посмотреть у него на столе, поскольку за ним идет слава растеряхи и большого неаккуратиста. Все, работаем!
Он зашел к Брауде. Тот пыхтел за заваленным столом, шифруя последние слова.
— Ну что, ты скоро? А то я свои вопросы уже решил, могу отчаливать.
Оригинал приказа лежал у капитана под рукой.
— Еще пять минут, Ефим Львович! Подождете?
— Хорошо.
Синицын зашел к себе, оделся, расчесал усы и стал поджидать Пашу у приемной Тракмана. Вскоре появился запыхавшийся Брауде.
— Все, я освободился! — увидев подполковника, воскликнул Паша.
— Двинули, а то меня один клиент поджидает с известием.
Паша заскочил в приемную, швырнул на стол оригинал приказа и выскочил в коридор, естественно, забыв, что нужно расписаться. Синицын бросил взгляд на Петю, обнял капитана и потащил его к выходу. «Теперь придется с Пашей крепко выпить, чтобы наутро он плохо помнил подробности дня и своего ухода из Военконтроля. Литра водки ему хватит. Запах перегара наутро, а чувствительный к запахам Тракман сразу же это установит, довершит картину профессионального падения капитана. План должен сработать безукоризненно, иначе мне тоже надо уходить в дворники», — вздохнул Ефим Львович.
— Что так тяжело вздыхаете? — задиристо спросил Брауде.
— Да хреново все, Паша. Ну что, ты поймал за руку своего воришку, который у тебя водку разбавляет?
— Пока не до него.
— Ладно, покалякаем о Рейли. Только не на улице же и не на сухую, — заметил Синицын.
— Можно ко мне. Литра хватит?
— Ну это уж кто как пьет. Для иных штафирок и золотник — пол-литра, нам, понюхавшим пороха, и лигр на два захода. Второй я беру на свои. Ты о закус-. кс не забудь! Это важно.
— В закуске мы тоже кое-что понимаем, господин подполковник!
Синицын сразу же почувствовал в Брауде этот гусарский настрой и постарался его не погасить. Первый же тост за фронтовое братство выпили по стакану, но дальше, чтобы не свалить в одночасье капитана, Ефим Львович наливал по пятьдесят, заставляя Пашу есть сало с луком. Сам Синицын на сало не налегал, ибо в сочетании с водкой жир пища неважнецкая, уж лучше потрошки, которые, углядев на рынке, Синицын приготовил с луком, перцем и уксусом, но наперчил так, что желудок Паши для такого злыдня был не приспособлен. И очень хорошо. Потому что тогда он бы не дошел до того состояния, какое требовалось.
На счастье Ефима Львовича, зашла экономка в сопровождении своего кавалера, носатого, с ядовитым лицом пакостника старикашки, которого Синицын тотчас взял в оборот. Он сорвал с груди нательный крестик и громоподобно зарычал:
— Целуй, гад, что водку у барина не разбавлял! Целуй!
Старикашка пал на колени и во всем сознался. Синицын от имени Павла пообещал простить вора, если тот немедля принесет им литр. Кавалер экономки на литр не раскошелился, а вот поллитру все же приволок, за что был прощен. Влив в Брауде два литра — Синицын исхитрился и, налив в одну из бутылок воды, пил ее с тою же гримасою, с какой всегда опрокидывал рюмку, — Ефим Львович ушел в полночь с сознанием полной победы. Паша, не дойдя до дверей, чтобы проводить гостя, рухнул прямо на пороге.