Первый шпион Америки
Шрифт:
— Я проиграл, Владимир Ильич! Они провели меня как мальчишку! Подсунули мне наживку, выдумав целую организацию «Союз союзников», а я ее проглотил. И пока мы с Лацисом гонялись за ней, упустили то, что творилось под носом!
Месяца за полтора до роковых выстрелов в немецком посольстве Дзержинскому те же немцы сообщили о некой подпольной организации «Союз союзников», которая ставила своей целью убийство немецкого посла. В руки председателя ВЧК попались адреса, явки, воззвания, шифр, его даже свели с одним из участников этой организации, и Феликс, естественно, начал ею заниматься. Было арестовано около десятка ее «членов», но в результате выяснилось, что все это фикция, игра, — теперь-то, после шестого июля, Дзержинский понял, для чего она была затеяна: чтобы отвлечь его внимание
Именно это и пытался объяснить Феликс Эдмундович Ленину. Но Ильич не выдержал и оборвал Дзержинского. Он вообще не любил бестолковых, бессвязных речей, да и подписал заявление Дзержинского совсем подругой причине.
— Один разведчик сегодня проигрывает, а завтра берет реванш с лихвой, дорогой Феликс! Суть не в том, что вы кому-то там проиграли, хотя проигрыш довольно болезненный. Уж лучше бы деньгами. Но извини меня, Феликс, — Ильич неожиданно перешел на «ты», — когда начальника карательной службы арестовывают его же подчиненные, это уже не начальник, а черт-те что!
6 июля, в день убийства Мирбаха, Дзержинский сам поехал в отряд ВЧК, в котором скрылся убийца, левый эсер и чекист Яков Блюмкин, и потребовал его выдачи, но Феликса Эдмундовича разоружили и арестовали. Сделал это замкомотряда Протопопов. Отряд был сплошь проэсеровский, хотя формально числился за ВЧК. Дзержинский понимал, что, не дожидаясь, пока гром грянет, надо было менять командиров, производить чистку отряда и переводить его на большевистские рельсы, но, как всегда, руки не доходили.
— В том, что один из сотрудников Комиссии совершил предательство, твоей вины нет, — Ильич уже мерил шагами кабинет. — Каменев с Зиновьевым, если помнишь, в семнадцатом за две недели до восстания напечатали статейку в меньшевистской газетке и указали его точные сроки. Они были членами ЦК, и, следуя твоей логике, я должен был тоже снять с себя полномочия вождя партии. Но я этого не сделал, не собирался этого делать и не буду, если сегодня кто-то из наших соратников переметнется в стан врагов! На здоровье, которого мы ему не дадим! Проглядеть одного врага — печальная, но не великая ошибка. А вот проглядеть целый вооруженный отряд, который повернул свои штыки против революции, который тебя же, его командира, сажает в кутузку, — это, батенька мой, никуда не годится! За такое надо сечь розгами, и притом нещадно!
И Ленин выразительно развел руками — мол, тут и он ничего поделать не может.
— Что потопали, то и полопали, Феликс Эдмундович, хотя мне искренне жаль лишаться в этот сложный период такого соратника!
Когда-то они могли разговаривать на любые темы, и Феликс мечтал о свободной и независимой Польше. Они говорили часами, Ленин, правда, все время возражал ему, заявляя, что полякам пока рано говорить о независимости и они сю не смогут для своей выгоды воспользоваться.
— Империя нужна, только в другой форме. Когда все униженные категории граждан будут иметь лучшие права, а буржуазия никаких! — восклицал Ленин.
— Значит, все наоборот? — не понимал Дзержинский. — Переезд с квартиры на квартиру, как язвительно писали о своей революции Гонкуры?
— Да, батенька! Пожили, попользовались, дайте и другим поваляться на перинке! Цинично, вы скажете? А терпеть буржуазный цинизм легче? — усмехался Ленин. — И нечего стыдиться экспроприировать буржуазную собственность! Они кричат, что она их кровная, нажитая долгим трудом! Е-рун-да! Она нажита кровью и потом рабочих! А их, чтоб больше не пили эту кровь, к стенке! И без сожалений!
Что ж, пусть теперь другой поваляется на чекистской перинке, почувствует, насколько жестка. А Феликс должен отомстить. Пусть не Лорану, который, по его сведениям, уже отбыл из Москвы, так его соратникам. Теперь он сам сыграет с ними в такую же игру. Сам втянет их в заговор. И головы полетят. Он не
— Какова будет моя дальнейшая судьба? — помолчав, тихо спросил Феликс.
— Отдохните, подумайте, Феликс Эдмундович. Насколько я знаю, вы пока остаетесь членом коллегии Чрезвычайной Комиссии. Вопрос, оставлять вас в коллегии или выводить из нее, должны решать ваши товарищи. А дальше мы посмотрим. Пока ваши обязанности председателя ВЧК будет исполнять товарищ Яков Петерс, — Ленин усмехнулся.
Дзержинский хорошо знал эту усмешку вождя: она означала, что его собеседник совершил непоправимую ошибку', но ее еще можно будет исправить, если постараться. Но она означала и другое: вторая ошибка в зачет не пойдет. После нее даже самый испытанный член партии терял доверие вождя и переходил во второй эшелон. Феликс Эдмундович, изучивший оттенки мимики Ленина, прекрасно угадывал за ними и движения его характера. И эта отставка пока ничего еще не означала.
К Лубянке Дзержинский подъехал, как всегда, спокойный и сосредоточенный. Здороваясь на ходу с сотрудниками, с которыми он работал до недавнего времени, поднялся к себе в кабинет.
Секретарь Ксенофонтов радостно пожал ему руку, едва Феликс Эдмундович вошел в приемную, точно его никто не отстранял и он временно взял отпуск по болезни. Иван Ксенофонтович нутром чуял, что Петерс поставлен ненадолго и Дзержинский еще вернется. Если не в ВЧК, то на какую-то другую большую должность. А чутье Ксенофонтова никогда не подводило.
— Петерс там? — спросил Феликс, кивнув на дверь своего бывшего кабинета.
— Нет, он не захотел переезжать, он у себя, — ответил Ксенофонтов. — Как самочувствие, Феликс Эдмундович?
— Нормально, Иван Ксенофонтович, — кивнул Дзержинский и усмехнулся. Секретарь его спрашивал таким тоном, словно бывший председатель перенес чуму или оспу и чудом выкарабкался. — У Петерса кто-то есть?
— У него Мюллер из немецкого посольства.
Дзержинский нахмурился. Встречаться с Мюллером и выслушивать его упреки ему не хотелось.
— Иван Ксенофонтович, я бы хотел переговорить с одним заключенным. Его фамилия Бредис, зовут Фридрих Андреевич, он арестован по делу «Союза защиты родины и свободы». Вы бы не могли распорядиться, чтобы его привели и с вашего разрешения я бы воспользовался на короткое время своим бывшим кабинетом?
— Конечно, какой разговор! — заволновался Ксенофонтов, снимая трубку и отдавая приказ, чтобы заключенного Бредиса доставили на допрос в кабинет председателя ВЧК. — Петерс сказал мне, что кабинет пусть для вас и останется, что это недоразумение и вы скоро вернетесь.
— Посмотрим, — улыбнулся Дзержинский, направляясь в свой кабинет.
— Чайку вам сделать, Феликс Эдмундович?
— Сделайте по стар oil памяти.
Дзержинский, несмотря на свою отставку, все же хотел довести до конца свой план со Шмидхеном-Буйкисом и Берзиным, чтобы как провокаторов внедрить их в логово английской разведки. Это решение укрепилось в нем после того, как Феликс познакомился с подборкой расшифрованных донесений Локкарта в Лондон, датированных концом мая и началом июня, когда английский консул вернулся из Вологды. В них явно прочитывалось твердое намерение Локкарта содействовать некоему заговору, который готовится в Москве и в результате которого произойдет полная смена правительства. Нетрудно было догадаться, что некие силы вблизи Локкарта готовили устранение кремлевских вождей, а исполнить этот план можно было лишь с помощью латышей, которые несли охрану Кремля. Если уговорами или деньгами сломают, подкупят кремлевский полк, то весь Совет Народных Комиссаров можно будет взять голыми руками. А что такое новая власть без Ленина, Троцкого, Свердлова, Каменева, Рыкова, Бухарина? Даже самые стойкие, узнав об этом, пошатнутся, а враги тотчас воспрянут духом, и новая власть будет сметена в один день и по всей стране. Поэтому, по мнению Дзержинского, страшиться стоило не Добровольческой армии Деникина или казаков Краснова, не чехословаков и не угрозы интервенции из Мурманска или Закавказья. Великая угроза таилась здесь, в самой Москве. Будет повержен Кремль — обломки раскатятся далеко и придавят остальных.