Первый шпион Америки

Романов Владислав Иванович

Если б Паша хотя бы догадывался, какой суровой каре его подвергнут, он бы в ножки кинулся и быстро бы все объяснил начальнику. Он не знал, что Синицын еще раньше провел свою работу и посеял страшные подозрения в уме Тракмана относительно Брауде. И действительно: капитан уже две недели следит за Каламатиано, а ни одной явки, ни одной встречи грека с его агентами или вообще с кем-либо из русских не зафиксировано, а постоянные проколы Паши: то влез в квартиру английского консула, то просидел целый день у не ведомой никому четырнадцатой квартиры, а потом еще неделю разбирался с ее жильцами — Синицын еще не знал, что хотел арестовать чекиста Головачева, — все это наводило на грустные мысли: либо Брауде вообще непригоден

к работе в Военконтроле, либо тут сознательный саботаж. Тракман согласился со вторым: саботажа завуалированной форме, потому что пройти школу фронтовой разведки и допускать такие промахи может только идиот, а Паша производит впечатление неглупого человека.

У Синицына был и дальний прицел в этих тактических разговорах с Тракманом: убрать Брауде лишь полдела. Ефим Львович хотел, чтобы Тракман поручил слежку за американцем Лесневскому. Во-первых, это рост по службе, во-вторых, свой человек начнет осуществлять контроль, и Пете необязательно ежедневно следить за Ксенофоном. Пару раз в неделю они бы собирались все вместе и сочиняли маршруты американского шпиона. Синицын бы уговорил Каламатиано кого-нибудь сдать Пете. Это произвело бы выгодное впечатление на Тракмана и укрепило бы репутацию Лесневского.

Последним толчком в принятии столь сурового решения Тракманом послужил разговор с Троцким, происшедший накануне. Наркомвоенмор выполнял указание Ленина, обеспокоенного столь сильным приливом старых военных кадров в Красную Армию. Вождь боялся, что царские офицеры в какой-то момент дрогнут и повернут оружие против них же или начнут тайно работать на Деникина, производя секретные диверсии и разглашая штабные планы. Поэтому он попросил Троцкого еще раз тщательно проверить всех старых офицеров, проанализировать то, как они сейчас работают, и почистить некоторые особо важные органы, как Генштаб, разведку, аппарат чусоснабарма, как называли чрезвычайного уполномоченного по снабжению армии. На этот пост назначили Рыкова, а подчинялся он непосредственно Ленину. Естественно, что Троцкий просьбу Ленина перевел в директиву и приказал Тракману почистить Военконтроль от бывших царских офицеров, избавиться в первую очередь от тех, кто не приносит реальной пользы и занимается скрытым саботажем. На следующий день и случилась эта история с пропажей оригинала, и Тракман подумал, что вот удобный повод сразу же доложить наркомвоенмору о принятых мерах и продемонстрировать суровую решительность начальника Военконтроля. Все вместе и решило судьбу капитана Брауде.

— Так вам нечего мне сказать?

— Нет.

— Арестовать! — рявкнул Тракман и почему-то стукнул кулаком по столу. Вообще-то он всегда отличался выдержанностью и даже врожденной деликатностью, которая многих подкупала. Но иногда и он не выдерживал.

Его перевозили ночью, на открытом грузовичке, в кузове, охранники ворочали скулами, пытаясь подавить зевоту, их укачивало, и они таращились на Брауде, потому что веки сами собой закрывались. Наблюдая эту отчаянную борьбу со сном, Паша решил, что сам Господь даст ему этот шанс спастись и попробовать начать все сначала. На одном из перекрестков грузовичок притормозил. Брауде легко спрыгнул и метнулся в темную подворотню. Еще через несколько секунд, спохватившись, охранники открыли пальбу, но было уже поздно.

Сидя в Бутырках, Паша мучился одним вопросом: зачем Синицыну с Лесневским это понадобилось? С Ефимом Львовичем они оба познали окопных вшей, а фронтовое братство не предают, значит, должна была быть серьезная причина, но какая? Перебирая в памяти все дела, так или иначе связывавшие его и Синицына, Брауде вдруг вспомнил один разговор с подполковником, когда он пересказал ему, что гарсонишка из «Трамбле» припомнил о встрече Каламатиано с каким-то военным: за сорок, с мощным командирским голосом, густыми усами, грубоватым, сидевшим за столиком даже в шинели. И Ефим Львович

вдруг изменился в лице, сначала побледнел, а потом даже розовые пятна выступили на его щеках, и он спросил: зачем ему это надо? И перевел разговор на Рейли. И ведь они отправились домой к Брауде, чтобы Синицын рассказал ему о Рейли. И ведь портрет, который набросал гарсонишка, очень схож с Синицыным! Подполковник из-за своей спины часто и в Военконтроле сидит в шинели. Значит, тогда в «Трамбле» с Каламатиано был он. И последнее время Брауде следил за этим греком, доставляя ему немало хлопот. Вот его и убрали! Но неужели Синицын с Лесневским работают на американцев? Или же была другая причина, о которой он просто не догадывается? И прежде чем его снова схватят, он должен все это выяснить и вернуть должок. Иначе он себя уважать перестанет.

Несколько дней Брауде отлеживался у своей подруги в Хамовниках. Отец Лизы, майор Лебедев, погиб в январе 17-го, и Брауде перед смертью друга дал ему слово, что не бросит дочь и женится на ней, потому что Лиза ему нравилась. Но когда Паша вернулся, рассказал о смерти отца и предложил руку и сердце, Лиза вдруг сказала, что готова приютить его у себя и даже пожить с ним некоторое время, но она считает брак буржуазным пережитком и этот институт они упразднят.

— Кто «они»? — не понял Брауде.

— Не они, а мы, я, Александра Лебедева, член партии социалистов-революционеров.

Так Паша узнал, что Лиза еще с 13-го года, то есть с гимназических лет, ведет подпольную революционную работу, является членом совета замоскворецкой группы левых эсеров. Благодаря Лизе, давшей положительную характеристику Павлу, его и взяли в Военконтроль, поскольку после революции Лиза одно время работала секретарем Троцкого, но позже перешла в Наркомпрос к Луначарскому и стала заниматься монументальной пропагандой.

Поэтому, сбежав от охраны, Брауде заявился к Лизе, но она была в ту ночь не одна и отвела Брауде к двум художницам в мастерскую, попросив приютить его на ночь. Художницам Маше и Глаше было по девятнадцать. Маша Гликман была родом из Москвы, а Глаша Кострова приехала из Вологды, но они подружились и теперь не расставались ни днем ни ночью. Даже спали вместе, правда дурные намеки тут же пресекали, объявив себя сестрами. Появление Брауде жаркой июльской ночью взбудоражило их настолько, что они до утра не смогли заснуть, проговорив, проспорив с Пашей о революции и искусстве.

Так он и остался у них в мастерской, хотя Лиза и звала его к себе, но он не пошел: не хотел ее подводить. Люди Тракмана могли нагрянуть к ней, и ей могло не поздоровиться за такое укрывательство. Паша отрастил усы и бороду, которая немного изменила его внешность, навсегда распрощался с военной формой, а старый приятель достал ему новые документы, по которым он теперь именовался Семеном Эпштейном, безобидным часовщиком, и можно было бы пробираться на юг, к Деникину: с Советской властью его счеты закончены, но происшедшая с ним история не давала ему покоя. Поэтому перед отъездом он решил окончательно прояснить, что же произошло в конце концов и почему Синицын с Лсснсвским столь подло с ним поступили. Они оба уже наверняка знали о его побеге, тягаться с ними в его положении было нелегко, но и забыть, простить такую подлость Брауде не мог.

Дзержинский вошел в здание ВЧК, и дежурный у входа по привычке вытянулся во фрунт и отдал честь, завидев его, хотя неукротимый Феликс уже не являлся всесильным председателем чрезвычайки. После убийства немецкого посла графа Мирбаха Яковом Блюмкиным, каковой являлся начальником отделения ВЧК по международному контршпионажу, Феликс Эдмундович посчитал себя не вправе руководить Комиссией и написал заявление о снятии его с этой должности. А председатель Совета Народных комиссаров Владимир Ленин подписал его без всяких комментариев, но первому чекисту захотелось объясниться с вождем напрямую.