Первый визит сатаны
Шрифт:
Елизару Суреновичу ее неожиданный выпад крепко пришелся по душе. Лениво потянувшись, он немного покачался на краешке кровати, будто готовясь на нее скакнуть, чтобы разом уж и покончить забаву. Он улыбаться перестал, задумался о чем-то своем, далеком, заветном. Может, различил в дымке будущего того, кто всех нас ждет неподалеку на верное свидание. Суровый лик его омрачился предчувствием скорых и не лучших перемен.
— Голубушка, девочка, — сказал задушевно, кротко. — Поверь, я не враг тебе. Не палач какой-нибудь. Не насильник. Будь моей гостьей, только и всего. Утро вечера мудренее. Как знать, не возблагодаришь ли ты завтра Бога, что он привел тебя сюда. Не будь слишком
— Тогда отпустите.
— Не в моей это воле.
— Почему?
— Ты юна, для тебя все в мире просто, как в таблице умножения. Я же давно живу по законам высшей математики. В ней одна маленькая ошибочка, одно отступление от правил ведут к непоправимой неразберихе.
— То-то и оно, — подытожила Настя даже с удовлетворением. — Вы большой злодей, но со мной у вас выйдет осечка.
Давненько Елизар Суренович не внимал с такой приятностью легковесному девичьему щебетанию. Чем черт не шутит, вдруг эта своенравная девочка скрасит его угасающие годы? Конечно, наивной была эта надежда, вовсе не свойственная его скептическому разуму, да уж, видно, и впрямь годы утишают самую лихую натуру. Он бы хотел, чтобы такая, как Настя, милая, дерзкая отроковица с блестящими, чудными волосами и лукавым ртом, гладила его натруженную, чугунную руку и утешала сказками на сон грядущий. Еще желаннее, блаженнее было бы иногда, при наплыве сил утолить гремящую тоску в ее сопротивляющейся, стонущей плоти. Не надо более иных соблазнов, вознагради, Господь, за великие труды радостью предсмертного душевного воспарения. Он хлопнул в ладоши, и на пороге возникла готовая к услугам Ираида Петровна.
— Ужин? — спросил он.
— Все на столе, прошу, — угодливо, но со странным вызовом доложила женщина. Вызов был не в словах, а в том, как она игриво выставила жирное бедро, обтянутое черным шелком колготок. Юбочка на ней была короткая, как на первокласснице. Щелчком пальцев хозяин отправил ее за дверь.
— Сейчас перекусим, — обратился к Насте, — потом и баиньки. Не грусти, девочка. Все обойдется.
— Я поужинаю с вами, — сказала Настя. — Но сначала позвоню.
Елизар Суренович пересек комнату и, выудив из-под торшера, подал ей телефонный аппарат.
— Надеюсь, не в милицию? А то подскажу, кому пожаловаться. У меня там работают надежные товарищи.
Ему нравилось, как естественно она себя держит: лежит в джинсах на кровати, словно не нависла над ней беда.
На сей раз ответила Мария Филатовна. Ночной голос ее был изнурен. Показалось Насте, что дозвонилась она родной матушке уже на тот свет.
— Деточка, — прошамкала в трубку горбунья. — Сейчас первый час, а тебя все дома нету.
У Насти сердечко ухнуло вниз.
— Мама, очень прошу, ведите себя с отцом, как взрослые люди.
— Как это?
— Я осталась ночевать в гостях. Так сложились обстоятельства. Мне самой это неприятно. Но разве можно из каждой ерунды делать драму. Так жить нельзя.
— Настюша, что с тобой?!
— Ты можешь выполнить одну-единственную мою просьбу?
— Да.
— Возьми в аптечке тазепам. Дай таблетку отцу и таблетку выпей сама. И немедленно ложитесь спать. Вы что?! Уже двенадцать.
— Я же чувствую, чувствую… тебя обидели, да?!
Настя будто воочию видела, как мать судорожно, двумя руками тискает телефонную трубку и милый горбик ее раздулся, как парашют. Но она не могла успокоить мать, не могла быть с ней ласковой, потому что рядом пучилось любознательными бельмами темнобровое, обросшее зеленым мхом чудовище. Инстинкт ее предостерегал: никакого искреннего движения нельзя себе позволить. Чудовище этого ждет, оно питается человеческой
— Спокойной ночи, мама. С утра я заеду в университет, к обеду вернусь.
— А сейчас разве не приедешь?
Любимая подружка-мамочка. Дорогой отец. Оба даже не спросили, как она сдала экзамен. Она сдала его на пятерку. Сегодняшний ужас развеется, завтра они все вместе приготовят какое-нибудь особенное блюдо и отпразднуют ее удачу. Они состряпают большой румяный пирог из белой муки с творогом. У них такой роскошной мучицы осталось в кладовке еще целых два пакета. Настя повесила трубку, которая продолжала стенать материнской мольбой.
— Завтра вряд ли получится тебе родителей повидать, — озабоченно заметил Елизар Суренович. — Однако не горюй. Чего-нибудь придумаем.
Ужинали при свечах. Обильный стол был накрыт в соседней комнате. Прислуживала Ираида Петровна, одетая почему-то в униформу швейцара с золотыми галунами. Видно, то был каприз Елизара Суреновича. Униформа, пошитая, вероятно, на заказ, была Ираиде Петровне к лицу. Темно-синие шелковые брюки впечатляюще обтягивали пышные ягодицы. Она была пьяна, то и дело что-нибудь роняла на пол. Елизар Суренович делал ей отеческие наставления.
— Держи себя в руках, Ираидка. Иначе велю выпороть на конюшне. За боярским столом управляться, не невинных по темницам пытать. Ответственность чувствуй все же. Обернувшись к загоревавшей Насте, пояснил:
— Она, наша Ираидка, по первоначальному званию лейтенант НКВД. Из самого ада вынул и к хорошей человеческой службе приставил. Думаешь, благодарна? Как бы не так. Сколько волка ни корми… У ней садизм в натуре. Если долго кровушки не понюхает, дуреть начинает. Одно время в полюбовницах ее держал, но недолго. Дня три, что ли. Дольше поопасался. Загрызть хотела. Вот лежим мы с ней в постельке, представь себе, милый мой ангелочек, Настенька, норовим осуществить половой, как говорится, консенсус, и вдруг чую, ее зубешки на моем горле — цоп! Тебе интересно, что я рассказываю, Настенька?
— Я все равно не слушаю.
— Ну и правильно, ты цыпленочка пососи, пососи. Свежий цыпленочек, прямо с фабрики. На тебя похожий.
Настя не прикоснулась к изысканным кушаньям, расставленным на столе, лишь поклевала овощной салат да отпила полбокала виноградного сока, который сама налила себе из хрустального графинчика. Однако сок этот, безобидный по вкусу, произвел на ее внутренности потрясающее воздействие. Веселый огонь растекся по жилам, и комната на мгновение наполнилась голубым сиянием. Личина жуткого старика с сочными губами отодвинулась в угол, а вернулась за стол уже преображенная: теперь Настя пировала вместе с прекрасным покойным актером Евгением Евстигнеевым. Она не опьянела, но бесконечное умиротворение сошло на ее взбаламученный рассудок. Показалось странным, что минуту назад она куда-то спешила и о чем-то беспокоилась. Разве способен причинять ей вред безобидный кривляка и эта наряженная в швейцара женщина, бывший офицер НКВД? Надо совершенно потерять голову, чтобы этого опасаться. Насте стало смешно.
— Вы мне чего-то подсыпали в сок, — сказала она. — Зато теперь я вижу, вы оба добрые, хорошие люди, только шутки у вас дурацкие. Ну зачем было устраивать это нелепое похищение, я бы сама к вам охотно приехала в гости.
Елизар Суренович смущенно оправдывался:
— Это все Ираидка. Это ее поганые затеи. Но теперь наш черед. Давай с ней так пошутим, чтобы неповадно было девушек воровать.
— Только чтобы она не обиделась.
Благовестов глубокомысленно задумался, отставив в руке полуобглоданную баранью косточку. Правда Петровна застыла в покорном ожидании, виновато моргая глазами.