Первый выстрел

Тушкан Георгий Павлович

— Это конечно! — одобрил жандарм и спросил: — Чьи будете?

Ах, как не хотелось Юре отвечать! Какое кому дело, кто он такой? Вот когда он прославится, тогда себя и назовет.

Жандарм ждал.

— Я — патриот! — с готовностью отвечал Юра и выставил вперед левую ногу.

— А кто ваш папенька?

Юра бурно вздохнул, но, приученный к вежливости, ответил.

— Тэк-с!.. Значит, директора училища Петра Зиновьевича Сагайдака сынок-с? — переспросил жандарм.

Юра молча кивнул головой и посмотрел на кассира. Тот подмигивал

и улыбался.

Жандарм крепко взял Юру за руку и приказал кассиру «в момент привести со двора любого мужика, который там с подводой».

Кассир вернулся с тем самым белобородым стариком.

— Пожалуйте-с, молодой человек! — С этими словами жандарм грубо потащил Юру к выходу.

— Куда? — ужаснулся Юра.

— Так что к папеньке-с!..

Вот когда Юре припомнилось предостережение дяди Яши о тайных агентах Наполеона. Юра уперся, рванулся, но жандарм еще больнее сжал его левую руку. Сдаться? Никогда! Юра выхватил кинжал и ткнул предателя повыше пальцев. Тот вскрикнул и отдернул руку. Юра метнулся к двери, но кассир, этот предатель с торчащими усиками, подставил ногу, и он грохнулся на пол. Кинжал отлетел к двери. Вскочив, Юра успел было снова схватить кинжал, но проклятые агенты Наполеона быстро его обезоружили… как Колю Берсенева…

4

Вещественное доказательство — запачканный кровью кинжал, лежащий среди мирных книг на письменном столе в кабинете отца, вызывал такие же чувства, какие могло бы вызвать появление здесь тигра с ребенком в зубах.

У стола стояли перепуганные родители, родственники, соседи. Мамина десятка досталась жандарму «за усердие». Мало того, к ней добавили вторую — «за увечье» и чтобы «не поднимать шума».

— За вашим сынком глаз да глаз нужен! — хрипло поучал жандарм, размахивая забинтованной рукой. — А оружие держите от него подальше! Опасный субъект!

«Опасный субъект» стоял, по-бычьи опустив голову вниз, сердито сопел и молчал.

Со словами «премного благодарен» жандарм ушел, оставив после себя запах водки и смазных сапог.

И тут началось…

— Это ужасно! — воскликнула Вильгельмина Карловна Кувшинская, «сушеная вобла», как ее называл Юра, соседка, любившая вмешиваться во все дела. — Такие ужасные задатки у ребенка! И я разрешала Ире и Боре играть с ним! Его надо показать врачу, посоветоваться…

Мать, полулежа в кресле, плакала. И отец отпаивал ее валерьянкой.

— Конечно, найдутся люди, которые посоветуют ремнем выбить дурь из мальчишки, — сказал дядя Яша, тщательно застегивая студенческую куртку на все пуговицы. — Но, уверяю вас, это не лучшее средство убеждения, хотя и распространенное на Руси…

— Вот-вот! — стучала палкой бабушка, сидевшая в глубоком кресле. — С этого и начинается, а потом… студенческие сходки, политика, речи… И пожалуйста — к братцу под крылышко. — У бабушки были больные ноги, и она всегда ходила с палкой. Она погрозила Юре палкой. — Не гневи бога! Вымоли у родителей прощение! Супостат!

Юра даже зубами заскрипел от ярости.

— Ух ты! — покачала головой бабушка. — Зубами скрипит, как мой покойный Зиновий! Так ведь твоему деду упрямство нужно было, чтобы объезжать самых страшных жеребцов-неуков в донской степи. И все-таки это упрямство его и погубило. А ты ведь еще дитя!

«Дитя» так взглянуло на бабушку, что она даже откинулась на спинку кресла. Испуганно перекрестилась и поспешно добавила:

— Уберите, ради бога, этот ножище с моих глаз!

Дядя Яша торжественно всунул кинжал в ножны и положил его на высокий шкаф, потом расстегнул свою куртку, словно ему стало жарко. Полтавская тетя Галя (Нинина мама), почти такая же красивая, как и Юрина мама, с горестным выражением лица наклонилась к Юриному уху, обдав запахом духов:

— Ну, извинись! Я прошу тебя. Слышишь? Попроси у мамочки прощения. Иначе выдерут! — с каким-то ожесточением добавила она. — Высечь его надо, как Сидорову козу!

Юра презрительно хмыкнул.

Мама перестала плакать и, закрыв глаза, лежала с мокрой салфеткой на лбу. Как мертвая! Юре стало не по себе. Он очень жалел маму, но заставить себя просить прощения было не в его силах.

Отец опустился на свой твердый стул-полукресло. Его лицо на первый взгляд казалось тяжеловатым. Большой лоб и выступающие скулы четко обозначали углы прямоугольника. Длинные свисающие усы, как у Тараса Шевченко, придавали ему суровое выражение. Но ямка на подбородке, такая же как у Юры, говорила о мягкости и доброте. Пристальные ясные глаза серьезно смотрели на сына.

Заговорил он спокойно, без гнева и раздражения, так, как всегда говорил с Юрой:

— Ты напрасно боишься. Я никому не разрешу тебя бить.

— Я не боюсь! — буркнул Юра.

— Только люди, слабые духом, боятся отвечать за свои поступки и поэтому стараются отмалчиваться и пыжатся, чтобы казаться иными, чем они есть. И этим сами же ставят себя в смешное, глупое положение. Ты ведь не слабый духом?

— Нет…

— Надо обладать мужеством, — продолжал отец, — чтобы осознать и признать свою вину и ошибки. Если бы упрямство было самым главным достоинством, то наиболее уважаемым считался бы осел. Врут трусы, то есть люди, слабые духом. Молчание не доказательство. Может быть, ты слишком потрясен и еще не в силах говорить? Не надо! Поговорим потом.

— Язык от страха присох! — бросил дядя Яша.

— А кто мне сказал «с богом»? — выкрикнул Юра, с возмущением глядя на дядю Яшу, так грубо обманувшего его доверие.

— Объясни! — предложил отец.

— Кто приложил палец к губам и «тссс»?! Кто посоветовал не кричать громко о военных планах, потому что у Наполеона есть свои тайные агенты даже здесь и они могут подслушать и помешать мне? Я разве знал, что этот русский жандарм не переодетый тайный агент Наполеона? Кто писал письма Кутузову?