Пес, который говорил правду

Конант Сьюзан

— Боже мой, она просто великолепна! Я так хочу собаку, но нельзя же держать ее здесь. Я почти не бываю дома, а когда бываю, то такая уставшая, что мне ни до чего. Я еще и поэтому хочу поскорее разделаться с диссертацией.

— Какую же собаку вы возьмете, когда разделаетесь с диссертацией? — спросила я.

Мы сидели на кухне и пристально разглядывали друг друга через стол. Скамеечки, на которых мы сидели, скорее всего, когда-то стояли в церкви, а может быть, весь гарнитур был взят из какого-нибудь закрывшегося ресторана.

— О, такую, как эта. Лайку. — Она оказалась еще и

неглупа! — Мне всегда нравились лайки. Когда я была маленькая, наши соседи держали лайку. Она была наполовину моя. Того пса звали Ники. Я с ним гуляла, возилась. Он был мой лучший друг. Мы вместе выросли.

— Как странно! — удивилась я. — Вы и Донна, обе…

— Донна вам рассказывала?

— Я не была знакома с Донной.

— Тогда откуда…

— От той женщины, у которой Донна взяла Кими. Донна ей рассказывала о лайке, с которой выросла. Вот почему она захотела именно лайку.

Сара поджала губы и слегка наклонила голову, как будто вслушиваясь во что-то смутно знакомое.

— Да, вы не знали Донну, — задумчиво сказала она.

— Не знала.

— За ней водилось такое.

Я вопросительно посмотрела на Сару.

— Ну, она как бы заимствовала опыт других людей, — объяснила Сара. — Иногда это выглядело довольно безобидно. А иногда создавалось впечатление, что она ворует у вас часть вашей жизни.

— Так значит, у нее не было в детстве…

— Не было у нее никакой лайки! Это у меня была. — Сара пожала плечами и вдруг улыбнулась. — Вы, наверно, сейчас силитесь понять, кто же из нас у кого спер соседскую собаку?

Я рассмеялась. Нервным смехом.

— Просто вы меня выбили из колеи, — созналась я.

Я попыталась привлечь внимание Кими, но она неотрывно смотрела на Сару.

— Самое простое объяснение такого поведения — внутренняя пустота, которую ощущала Донна, — сказала Сара. — И когда ей бывало особенно тяжело, она заполняла себя фрагментами чужого жизненного опыта. Она заглатывала целые куски чужих жизней, как глотают транквилизаторы или антидепрессанты. Это было даже лестно, когда она выбирала именно твою жизнь. Правда, не всегда удавалось отнестись к этому спокойно. Поэтому у Донны почти не было друзей.

— Вы жили в одной комнате…

Я постаралась сказать это нейтральным тоном, но Сара поняла:

— Вопрос: почему люди вообще соглашались жить с Донной в одной комнате? Ответ: она «входила в набор». Когда после первого курса мы с подругой перебрались в общежитие Адамс-Хауз, Донна уже жила там в одной из комнат. Их было всего три в нашей «квартире». Донна была старшекурсницей. Сначала мы считали ее невероятно изысканной. — Сара ностальгически улыбнулась. — Она была из Нью-Йорка. Одевалась в черное. Красила ресницы. Читала Кьеркегора. Все это нас очень впечатляло. Она занималась органической химией. И что правда, то правда: она была очень способная! Математика и химия давались ей без всякого труда. Она просто шла, сдавала и получала «отлично», в какой бы тревоге или депрессии в это время ни пребывала. Иногда она так нервничала, что у нее руки тряслись, но она все равно получала «отлично»!

— А потом?

— А потом… Весь этот шарм был неотразим для двух провинциальных девочек-второкурсниц. Мы довольно

скоро освоились и поняли что к чему. И вот тогда она потрепала нам нервы! Она закатывала такие истерики! У нее как раз начались роковые страсти, эти ее серьезные, даже трагические романы. Все вокруг пытались соблазнить ее! Ну, может быть, кое-что из ее рассказов и было правдой. Она ведь была очень привлекательна, а если у нее случалось хорошее настроение, становилась необыкновенно хороша.

— А если плохое?

— А если плохое? Знаете, как в том детском анекдоте: «Когда ей было плохо, она просто брала и выходила из себя… погулять». На самом деле это было не смешно, — сухо добавила Сара.

— Она лечилась?

— Она обращалась в университетский медицинский центр. Мы с Анн-Мари даже как-то были у ее врача. Анн-Мари — это моя подруга, та самая, с которой я переехала в Адамс-Хауз. Ей с Донной было труднее, чем мне, сейчас уже не помню точно почему.

В конце концов мы решили поговорить с психиатром, у которого лечилась Донна. Знаете, он ужасно обрадовался, что у Донны вообще обнаружились подруги! Хотя, по-честному, мы и не были настоящими подругами. Помню, что после нашего визита к врачу Донна стала более переносимой. К тому же мы знали, что она скоро заканчивает, оставалось всего несколько месяцев, нам стало легче.

— Но вы поддерживали с ней знакомство после того, как она закончила университет?

— Не то чтобы… Просто мы обе жили в Кембридже и иногда натыкались друг на друга. Я узнала, что она завела маламута. Как-то раз мы вместе позавтракали. Она вовсе не была приятным мне человеком, но, пожалуй, я испытывала к ней некоторое любопытство. И кроме того, меня не покидало чувство вины. Может быть, после той встречи с ее психиатром. Если мы с Анн-Мари считались ее лучшими подругами, значит, с другими ей было совсем плохо!

— Как шли ее дела после университета?

— Сначала мне показалось, что дела ее не так уж плохи. Она даже поговаривала о том, чтобы найти работу.

— Разве она не работала?

— У нее был постоянный доход. Именно тогда я впервые услышала этот термин. До этого я даже не знала, что такое существует. Мне нравится само выражение: оно звучит как титул — маркиз, виконт… Деньги были вредны для Донны, я думаю. Если бы ей приходилось самой зарабатывать на жизнь или если бы она знала, что когда-нибудь в будущем ей придется это делать, возможно, она взяла бы себя в руки. И в тот раз, когда мы с ней завтракали в кафе, я было подумала, что она так и сделала. Но потом… Она опять взялась за свое. Пошли старые штучки.

— Например?

— Очередные рассказы о соблазнителях. На сей раз, впрочем, это было не соблазнение, а прямое принуждение к вступлению в связь. Речь шла о каком-то психотерапевте.

— А почему вы так уверены, что она это придумала?

— В основном потому, что нечто подобное я слышала от нее не раз. Персонажи менялись, но сюжет оставался неизменным. Однажды это был преподаватель по истории искусств, в другой раз — кто-то с химического факультета…

— А эти ее истории когда-нибудь получали широкую огласку? Или она рассказывала только вам? Может, еще кому-нибудь в университете?