Пес, который говорил правду

Конант Сьюзан

— А вот я кое-что заметила, — сказала я. — Я заметила, что он всегда выглядит так, будто только что побрился. И знаешь что? Я уверена, что он действительно бреется! У некоторых женщин бывает пушок над верхней губой. Если им это не нравится, они обесцвечивают волоски, но ни в коем случае не сбривают их. Иначе, когда они начнут отрастать, будет заметна «щеточка». Что мы и видим у Джоэла. Уверяю тебя: я все обдумала! Прими это хотя бы как версию.

— Но я так давно его знаю! Их обоих. Кроме всего прочего, они — люди, строго соблюдающие условности.

Их брак столь традиционен и добропорядочен, что они очень выделяются, по крайней мере здесь, в Кембридже.

— Ну, извини! Значит, я ошиблась.

— Такие вещи, конечно, бывают, — сказала Рита. — Есть несколько известных примеров. Помнишь того знаменитого музыканта, ну, как его? Он еще недавно умер… Он прожил всю жизнь как мужчина, а оказался женщиной. Об этом писали во всех газетах. Недавно вышла книжка об этом явлении. Мне где-то попадалась аннотация. И знаешь что? Я не стала покупать эту книгу. Почему? Потому что я НЕ ХОЧУ об этом читать. Я и слышать об этом не хочу. Слишком это все неестественно и странно…

— Рита, странное и неестественное в человеке — твоя профессия.

— Вот именно. Представь себе, как часто мне приходится выслушивать то, чего никто не захотел бы слушать. Это моя работа. Ужасные, просто кошмарные вещи случаются с людьми, и им кому-то надо о них рассказать! И часть меня, мое профессиональное «я», и есть этот «кто-то». Иногда мне так хочется им сказать: «Послушайте! Я больше не вынесу! Не рассказывайте мне об этом! Я не хочу этого слушать». Так вот, ты даже не моя пациентка! И тебе я могу сказать: «Я не хочу этого слышать».

— И все же, — настаивала я, — ты только подумай, в какой он попал переплет!

— Он?

— Он.

Рита удовлетворенно кивнула:

— Значит, все-таки он.

— Нет, ты только представь! Предположим, она сообщила бы в Ассоциацию, как обещала. Его бы вызвали. Он прекрасно мог бы защитить себя от клеветы. Большинство мужчин ничего не смогли бы сделать в подобной ситуации. Слово против слово, больше никаких свидетельств. Ничто недоказуемо, и дело, конечно, решается в пользу женщины. А в данном случае, он мог бы неопровержимо доказать, что она лжет.

— Но заплатил бы за это слишком дорогой ценой, — скептически заметила Рита.

— Вот я и говорю: попал в переплет! Ты точно не хочешь больше пудинга?

— О, нет! — простонала Рита. — Меня уже тошнит.

— Так вот: либо он теряет все, потому что соблазнил пациентку, либо всем становится известно, какой странной и неестественной жизнью он живет. Как только история попадает в газеты, в общем мнении он становится либо преступником, либо ненормальным. И дело не только в нем. Ты представляешь себе ее положение? Она, прекрасная домохозяйка, непревзойденная кулинарка, занимающаяся собаками, страстно желающая ребенка (я думаю, в конце концов они взяли бы ребенка на воспитание), вдруг оказывается героиней скандальной хроники «Глоб» или «Геральд»…

— Не говоря уже о «Нэшэнэл Инквайрер»…

— Да, думаю, ему лучше

было бы не доказывать, что пациентка лжет, — сказала я. — Наверняка она все узнала о нем, а он пытался заткнуть ей рот. А Элейн? Она просто гнула свою линию. Хотя она и верила, что пациентка покончила самоубийством, ей все равно хотелось притянуть его, ведь она считала, что самоубийство по его вине. Боже мой! Как он должен был ненавидеть Элейн! Трудно его обвинять. И трудно вообразить более абсурдное обвинение, чем то, которое она ему предъявила.

— Ты уже говорила Кевину о… своей новой гипотезе?

— Я с ним не виделась. Вернее сказать, я его избегаю. Можешь и меня считать ненормальной, странной, моральным уродом и тому подобное. Ты, вероятно, находишь все это настолько противоестественным, что просто не допускаешь…

Ничто не может так разозлить психолога, как обвинение в том, что он чего-то «не допускает». Рита взорвалась:

— Да все я прекрасно допускаю! Отказаться сразу поверить в нечто совершенно невероятное не значит вообще не допускать этого. Просто я стараюсь реально смотреть на вещи.

— Ты не видела Кими тогда, на выставке!

— Ах, Кими! Ну да, это же она тебе все рассказала.

— Да, на своем языке.

Рита страдальчески закатила глаза.

— Вот видишь! — сказала я. — Если ты так реагируешь, что, по-твоему, сказал бы Кевин? Может быть, он просто не поверит мне. Открытость и терпимость к человеческим странностям — не главные его достоинства.

— Кевин — кембриджский полицейский. Он здесь вырос. И жил не за каменной стеной. Если всякие странности существуют, то где же, как не здесь? И, я думаю, он это понимает. Но даже по кембриджским меркам ты слишком далеко хватила в своей версии. Скорее всего, он тебе не поверит. Но ты ведь показывала ему эти письма?

— В том-то и дело, что нет. Я не знаю, заглядывал ли он в память компьютера. А может, у нее были копии, и их нашла полиция…

— Так почему же ты не…

— Слишком серьезный мотив. Особенно теперь, если всплывет вся эта история с полом. Я-то знаю, что я права, и думаю, Кевин мне поверит. А если поверит, вряд ли он станет отрабатывать другие версии. Никто даже не будет всерьез рассматривать возможность алиби…

— А ты сама допускаешь, что он…

— Да, — ответила я. — У него были очень серьезные мотивы. Может быть, он сделал это сам. А может быть, кто-то помог ему.

— Кто же?

— Прежде всего кто-то, у кого много синеквана. Кто-то, не знающий, что она не любила домашний сыр. Может, он тоже не знал этого, но синеквана у него не было. И как он мог подложить его в коробочку с сыром? Да, похоже, был кто-то еще, у кого тоже имелась причина ненавидеть Элейн. Рита, эти люди живут очень таинственной и непонятной жизнью. Но знаешь, что самое странное? Они хорошие люди! Рита, ты их знаешь. Они действительно очень милые люди, а если я скажу Кевину, у них просто не будет шанса. И весь Кембридж узнает. Ты когда-нибудь была у них дома?