Пес, который говорил с богами
Шрифт:
Она смотрела на него, а он следил за ее взглядом спокойными карими глазами. Ей так хотелось понять, о чем он думает. Элизабет очень мало знала о собаках, поэтому не могла сказать, был ли его взгляд каким-то особенным. Кажется, между ними что-то происходит, но это никак не вязалось с тем, чему ее учили.
Все, что она знала о собаках, рассказал ей отец. Элизабет выросла в благоговейной уверенности, что ее отец знает все. Он был выдающийся человек, и она ни разу не усомнилась в том, что он говорил о собаках. Кроме того, она знала, что многие люди держат дома собак, а ее отец — нет. И в то же время она понимала, что он любит животных. Впервые, глядя на полосатого питбуля,
Пес поднял голову и посмотрел на нее. Она увидела, каких усилий стоило ему это простое движение, заметила, как покачивается голова, когда он настороженно ее разглядывает. Элизабет поняла: пес думал, что она может причинить ему боль, как те двое мужчин.
— О, не волнуйся, я не сделаю тебе больно, — сказала она очень тихо, почти про себя.
Пес опустил голову. Глаза его были полуприкрыты. Она не знала, понял он ее интонацию или просто был слишком измучен.
Элизабет почти ничего не знала о собаках — только то, что читала в книгах. Собаки, вспоминала она, реагируют на стимулы и живут только настоящим, не способны испытывать эмоции, боль и осознавать окружающий мир, как люди. Так утверждал ее отец, и так говорилось в книгах — написанных, должно быть, специалистами.
Собаки для нее были такой же загадкой, как если бы она наткнулась на лежащего посреди пшеничного поля инопланетянина. Она снова удивилась, как могла собака так отощать; потом вспомнила про Виктора Хоффмана и решила, что он мог бы зайти проведать пса. В последний раз взглянув на истощенное тело, она повернулась и вышла из комнаты.
До конца ее смены оставалось еще двадцать минут, но она переоделась и вышла из здания, которое в шутку называлось ЦПИ [2] .
2
Центр прикладных исследований — общественно-политический, образовательный и научно-исследовательский институт, занимается расовыми и социальными проблемами.
Встреча расстроила Элизабет, и она больше не хотела иметь с собаками дела. Оказавшись на улице, девушка глубоко вдохнула осенний воздух и обругала себя глупой гусыней — так переживать из-за какой-то собаки! Но отвлечься не удавалось. Она решила пройтись и для разнообразия подумать о своем дне рождения. Ей скоро двадцать, она поступит в университет и будет учиться на врача. Здесь учился и работал ее отец — и дедушка тоже, пока не ушел на пенсию. Элизабет ощутила легкое раздражение — оно возникало всякий раз, когда она думала о медицинском факультете. Последние десять лет она готовилась стать врачом, как два поколения Флетчеров. Другие профессии даже не рассматривались. Ее подавляла мысль о медицинской карьере, но она хотела порадовать отца и деда, оправдать их надежды.
Сидя на невысокой стене кампуса, Элизабет решила для себя, что ее мучительные сомнения не касаются выбора профессии — это обычный страх неудачи.
Не оправдать ожиданий отца и дедушки — немыслимо, это разбило бы им сердца. Черт, какая ответственность… Она должна получить диплом доктора медицины, потому что она — Флетчер, и выбора у нее нет.
Она страшно боялась провалиться и постоянно об этом думала. Понимала, что волноваться не о чем: в колледже она училась легко, у нее были отличные оценки. Нет никаких причин для беспокойства. Она жила без матери, и детство ее прошло, можно сказать, на работе у отца. Она видела тысячи операций и была подготовлена куда лучше, чем большинство студентов.
Но она не могла не волноваться. Она всегда знала, что станет врачом. Флетчеры были кардиологами, дедушка — торакальный хирург, отец изучал трансплантологию. Она, конечно, не мужчина, но это не повод нарушать семейную традицию.
Барабаня пятками по низкой кирпичной стенке, Элизабет смотрела на проходивших мимо студентов. Она знала: друзья завидовали ей и определенности ее планов на будущее, а она всегда удивлялась тому, что большинство людей ее возраста понятия не имеют, что им делать со своей жизнью. Она так давно знала, кем станет, что даже не могла представить себе, как бывает иначе. Прикрыв глаза, Элизабет думала: а если бы папа был торговым агентом, а дедушка продавал машины? Если бы не с кем было даже посоветоваться? Если бы я была сиротой? Что тогда?
Ей не понравилось это чувство. Будто дыра в желудке. Словно ее потеряли в магазине. Очень странно не знать наверняка, что с нею станет лет через двадцать пять или тридцать. Элизабет попробовала еще раз. Что делают люди, когда жизнь их не предопределена? Она чуть сморщила лоб и подумала, что могла бы стать поваром — ей нравится готовить. Приятно вдыхать теплые запахи кухни, стряпать так вкусно, чтобы все кругом восхищались. Элизабет открыла глаза. Она будет кардиологом.
Дэвид, ее отец, и Билл, ее дед, хотели, чтобы она пошла по их стопам. Их среду она знала и привыкла к ней, она росла среди врачей, которые за обедом обсуждали хирургические операции. Пока дед не вышел на пенсию, ей казалось; что эти двое вообще не могут больше ни о чем говорить, ничего читать, не могут жить чем-то другим.
Вместе с тем Элизабет гордилась ими. Сколько людей на планете знают, каково это — держать в руках бьющееся человеческое сердце? Через несколько лет она научится такой же сложнейшей, тонкой работе. Она представила, как моет руки перед операцией, стоит над беспомощным телом со скальпелем в руке. Она сама сделает кровоточащий надрез на коже, раздвинет ребра, проникнет в грудную клетку и возьмется за бьющееся сердце. Что она почувствует, держа в руке человеческую жизнь, словно сам господь бог? Неудивительно, что кардиологам так хорошо платят.
От этих мыслей ее слегка затошнило. Она откинулась назад и оперлась руками о бортик, подставив лицо позднему осеннему солнцу. Тепла от него почти не было, но ей стало немного лучше. Закрыть глаза и расслабиться. Она позволила себе посидеть еще немного, не думая о будущем, — в конце концов, сегодня просто хороший день. Элизабет любила осень, начало школьных занятий, ожидание Рождества. Ей нравилось предчувствие праздника: совсем недавно она даже деда заразила своим энтузиазмом, и после Дня благодарения он разукрасил дом и внутренний двор колоссальным количеством электрогирлянд, к большой досаде собственного сына.
— Эй!
Элизабет открыла глаза и увидела перед собой круглое смуглое лицо Ханны, своей подруги.
— Чего делаешь?
Они с Ханной сидели вместе на биологии на первом курсе. Это она убедила Элизабет поработать хендлером втайне от всех, напирая на то, что там сколько угодно можно возиться с собаками, не заводя свою собственную. Теперь их расписания не совпадали, и они отдалились друг от дружки.
— Только закончила в ЦПИ. А ты как?
— Я вообще-то иду домой. — Ханна поставила перед собой на землю сумку для книг, которая легко могла сойти за экипировку шерпов при восхождении на Эверест. — Чем ты тут занимаешься? Выглядишь, как та штука на морде корабля — ну, знаешь, эти женские статуи — сидишь, задрав голову кверху.