Песчаный дьявол
Шрифт:
Пейнтер украдкой взглянул на голубой кружок на экране компьютера. При мысли о Сафии у него по всему телу разлилось тепло. Это была не любовь, по крайней мере еще не любовь. Однако это чувство было гораздо глубже просто уважения и дружбы. Пейнтер ухватился за эту возможность, за скрытый у него в душе потенциал. Значит, на свете есть хорошие женщины, чьи сердца такие же искренние, как и его собственное. И он сможет их любить.
Пейнтер перевел взгляд на Кассандру. Ярость схлынула.
Должно быть, Кассандра прочла что-то у него на лице. Она ожидала найти обреченность, но вместо этого встретила спокойствие и непоколебимую
Кассандра издала звук – нечто среднее между смешком и всхлипыванием.
– Пусть тобой займется Священник. Но я, пожалуй, приду полюбопытствовать.
– Священник?
– Его лицо будет последним, что ты увидишь в своей жизни.
Кассандра круто развернулась и направилась к двери. Пейнтеру показалось, что в ее в последней фразе он услышал страх. Голос Кассандры прозвучал в точности так же, как голос охранника, оставившего комнату несколько минут назад. Это страх перед тем, кто занимает более высокое положение, будучи человеком беспощадным и жестоким.
Пейнтер неподвижно застыл на койке. Остатки паутины, сотканной действием успокоительного, сгорели во внезапно вспыхнувшем пламени прозрения. Пейнтер закрыл глаза, оглушенный догадкой. Священник. В это мгновение Пейнтер со всей определенностью понял, кто именно возглавляет Гильдию или, по крайней мере, направляет руку Кассандры.
Все оказалось гораздо страшнее, чем он предполагал.
16 часов 4 минуты
– Должно быть, это дворец царицы, – сказал Омаха.
Сафия смотрела на огромное строение, которое возвышалось на противоположной стороне внутреннего дворика, залитого черным стеклом. Омаха водил лучом фонарика по величественному зданию. На квадратном основании стояла круглая четырехэтажная башня, увенчанная зубчиками. Башню украшали арки из выдутого стекла, которые поддерживали балконы, выходящие на город. Перила и стены были усыпаны сапфирами, бриллиантами и рубинами. В отблесках голубоватых сполохов, искрящихся под сводами пещеры, тускло сияли золотые и серебряные крыши. И тем не менее Сафия окинула здание критическим взглядом.
– По-моему, это точная копия разрушенной цитадели на поверхности. Взгляни на размеры, на форму основания. Полное совпадение.
– Господи, Саффи, ты права.
Омаха шагнул во внутренний дворик. Обнесенный с двух сторон стенами, он заканчивался огромной аркой.
Сафия оглянулась. Дворец – не было никаких сомнений, что это действительно царский дворец, – возвышался у дальней стены пещеры на самой окраине Убара. Остальной город извилистыми, петляющими улицами спускался к озеру террасами, лестницами, крутыми уклонами. Повсюду возвышались колонны.
– Давай заглянем внутрь хотя бы одним глазком, – предложил Омаха.
Он направился вперед. За ним последовал Клей. Кара помогла подняться Лулу. Ходжа несколько оправилась от первого потрясения.
Всю дорогу сюда им постоянно попадались высушенные тела, погребенные в стекле, – в основном частично, но некоторые и целиком. Везде, куда ни падал взгляд, из стекла торчали человеческие останки, застывшие в агонии зловещие деревья-скелеты, протянувшие иссохшие, мумифицированные конечности. Позы говорили о невыносимых мучениях. Одна женщина, прислонившаяся к стеклянной стене, погрузилась в нее почти полностью, пытаясь защитить ребенка, которого держала в вытянутых руках, словно подношение Богу. Но молитва ее не была услышана. Ребенок лежал у нее над головой, заключенный в стекло. Подобные свидетельства трагедии можно было увидеть везде.
Судя по всему, когда-то численность населения Убара подходила к тысяче человек. Элита расположенного наверху города, все, кто удостоился расположения царицы – знать, чиновники, ремесленники, – все погибли.
Хотя царица запечатала мертвый город и никогда больше не говорила о нем, какие-то слухи все же просочились. Сафия вспомнила две сказки из "Тысячи и одной ночи". В историях "Город из меди" и "Окаменевший город" повествуется о поселении, жители которого застыли во времени, превратившись в медь или в камень. Однако действительность оказалась гораздо страшнее.
Омаха приблизился к входу во дворец.
– На то, чтобы исследовать все это, потребуются десятилетия. Вы только посмотрите, какая мастерская обработка стекла!
Заговорила Кара:
– Убар процветал на протяжении тысячи лет. В распоряжении города имелся источник такой энергии, ничего подобного которому не было ни до того, ни после. Человеческий разум обязательно найдет применение этой энергии. Она будет работать на пользу людям. Весь этот город является свидетельством изобретательности человека.
Сафия поймала себя на том, что не разделяет энтузиазма сестры. Убар представлял собой некрополь. Город мертвых. Это было свидетельство не столько изобретательности, сколько мучений и ужаса.
В течение двух часов маленькая группа взбиралась вверх по городским улицам, пытаясь установить причину разыгравшейся трагедии. Но вот они дошли до самой вершины, но так и не смогли обнаружить никаких указаний на то, что же именно произошло. Остальные задержались внизу. Корал продолжала работать, проводя заумные эксперименты. Ей помогал Денни, в котором внезапно проснулась страсть к физике или, скорее, к блондинке-физику шести футов роста.
Похоже, Корал что-то нашла. Перед тем как Сафия направилась в город, Корал обратилась к ней со странной просьбой: ей было нужно взять пробы крови у Сафии и кое-кого из рахим. Сафия согласилась, и Корал, отказавшись объяснить, чем была вызвана такая странная просьба, тотчас же приступила к работе.
Тем временем Барак и рахим разошлись в разные стороны, чтобы попытаться найти выход из этой гигантской подземной гробницы.
Омаха прошел во внутренний дворик царского дворца. Посреди площадки на постаменте из черного стекла, выполненного в виде человеческой ладони, лежала огромная железная сфера диаметром четыре фута. Сафия обошла вокруг, не отрывая от нее глаз. Определенно, скульптура олицетворяла прикосновение царицы к железным предметам – источнику энергии, благодаря которой процветал Убар. Сафия обратила внимание на то, что Лулу также изучает взглядом сферу, но теперь в глазах ходжи больше не было благоговейного восхищения. Его место занял безотчетный ужас.