Пещера Черного Льда
Шрифт:
Лицо Аш блестело от пота. Она лежала, закрыв глаза и открыв рот, и ее обнаженное горло розовело. Канта соединяла с ней субстанция, исходящая из его рта. Райфу она виделась как густая тень, состоящая из слов, воздуха и чего-то еще, чему не было имени. Сверкнувшим ножом Кант вскрыл себе вену.
Кровь потекла совершенно прямой струей, такой яркой и сильной, что жутко было видеть, как она изливается из столь бледного и хилого тела. Она струилась по лезвию ножа и падала в кованую медную чашу, стуча, как детские ножки по черепичной крыше.
— Прикуси лист, — сказал Кант.
Челюсти Аш сомкнулись и замерли. Кант
В глазах Ангуса читалось то же опасение.
Аш и Кант теперь были связаны крепко, как два оленя, сцепившиеся рогами. Райф вздрогнул, когда это сравнение пришло ему в голову. Три лета назад они с Дреем наткнулись у подножия Лысых холмов на пару лосиных скелетов: они лежали голова к голове, обглоданные почти дочиста, не сумев освободить намертво скрещенные рога. Кто знает, сколько дней и ночей мучились они, тщетно пытаясь расцепиться. Тем сказал, что это брачная смерть и что такое бывает, лишь когда встречаются два равных по силе самца.
Между Аш и Кантом клубился кровавый туман — это испарялось содержимое медной чаши. Кант, серый от напряжения, неистово шевелил губами, извергая из себя слова, замешенные на колдовстве.
Не в силах больше смотреть на это, Райф отвернулся. Сначала он следил за тенями на стене, а потом и это оказалось невмоготу. Никогда еще ворожба не казалась ему столь дурным и противоестественным делом. Уже второй раз за ночь Райф с тоской посмотрел на дверь.
До клановых земель всего сутки езды, но с тем же успехом они могли бы помещаться в самом сердце Великой Глуши. Райф никогда еще не чувствовал себя более далеким от всего родного и близкого, чем теперь, пока ожидал, когда Геритас Кант завершит свое дело.
33
ШЕНКОВЫ БЕСТИИ
Амулет разбудил Эффи, толкнув ее в грудь. Ей снился очень странный сон про Райфа, который был заперт под землей и не мог выйти, и тут камень больно надавил на нее. Эффи тут же открыла глаза, и густота мрака в ее каморке сказала ей, что ночь еще в полной силе. Нахмурясь, она просунула руку за ворот шерстяной ночной рубашки и нащупала амулет.
Он толкался.
Эффи поспешно выпустила его из руки, словно горячий уголь.
Нужно уходить — прямо сейчас.
Не то чтобы ее мысль выразилась в таких словах — это было вообще непохоже на мысль. Эффи просто знала это, все равно как время дня или то, тепло ей, холодно или сыро.
Она села и спустила ноги на пол. Сапожки надеть или мягкие башмаки? Сапожки теплее, шепнул ей тихий голос. А башмаки неслышнее, возразил другой. Эффи нашарила во тьме ногами свои пушистые беличьи башмаки, а потом сняла с кровати покрывало и завернулась в него. Шаль искать не было времени.
Когда она встала, ноги подогнулись под ней, как мокрые прутики, не желая ее держать. Эффи с дрожащими губами заковыляла к стене.
Толк!
— Перестань, — шепнула она, радуясь случаю занять чем-нибудь противные трусливые
От мысли о том, что сказал бы ей Инигар Сутулый, узнав, что она разговаривает со своим амулетом, Эффи полегчало. Над Руфусом Длинным все лето смеялись за то, что он говорил со своими овцами. Овцы у него были чистенькие, здоровые и пушистые, как дождевые тучки, — Эффи чуть сама не прыснула, когда Руфус сказал, что ему больше нравится говорить с ними, чем с доброй четвертью клана.
Овцы помогли ногам немного окрепнуть, и Эффи, придерживая свою накидку у горла, двинулась к двери.
Дверь, конечно, была закрыта — открытые двери вещь почти такая же скверная, как открытые места, — но запираться Рейна и Дрей не разрешали. Нашарив щеколду, Эффи подумала, не задвинуть ли ее и не переждать ли неизвестную опасность здесь, но сразу поняла, что это глупо. Дверь можно запросто сломать. Собравшись с духом, Эффи вышла в новый мрак по ту сторону ненадежной преграды.
По ночам в круглом доме стоял леденящий холод, населенный сквозняками и скрипами. Эффи хорошо знала эти звуки — их издают камни в стенах, когда дерево между ними сжимается от холода и ветер проникает в трещины на кровле. Длинноголовый говорил, что весной в этих щелях вьют гнезда ласточки, и Эффи поразмыслила об этом, пробираясь по коридору. Она как раз думала, чем же ласточки могут там кормиться, когда услышала шаги на каменных ступенях впереди. С ними вместе спускался круг света. Идущий хрипло, по-мужски, закашлялся и отхаркнулся. Эффи, стоя в темноте у стены, нащупала ближайшую дверь.
Когда ее рука коснулась шершавого дерева, на лестнице показались ноги в сапогах. Возблагодарив Каменных Богов — даже Бегатмуса, который всегда наводил на нее дрожь и которого никто, кроме молотобойцев, почти не поминал, — Эффи толкнула дверь и вошла в чью-то чужую каморку. Двери в круглом доме никогда не запирались, и Эффи порадовалась этому впервые за восемь лет своей жизни.
Ее снова охватил мрак, такой, что она не видела даже собственной руки, которой прикрыла дверь. Поблизости кто-то тихо похрапывал. Раньше Эффи знала по имени и в лицо всех, кто занимал соседние с ней комнаты, но сейчас не могла вспомнить, кто здесь ночует. Круглый дом переполнен издольщиками, пришедшими сюда искать защиты от Собачьего Вождя, и все они спят где придется. Из-за этого даже драки случаются. На прошлой неделе Анвин Птаха побила деревянной поварешкой одну издольщицу за то, что та осмелилась заночевать у нее на кухне. Эта женщина еще легко отделалась — Анвин, конечно, наставила ей синяков, но они скоро пройдут.
Эффи тихонько фыркнула, вглядываясь в темноту. Вскоре она начала различать кровать-ящик с лежащими на ней фигурами, столб из кровавого дерева, подпирающий потолок, и мешки с зерном, подвешенные к стропилам, чтобы не отсырели. Ровное дыхание и храп убедили Эффи, что все лежащие на кровати крепко спят. Но когда она, немного успокоившись, стала думать, что делать дальше, под дверью появилась полоска света. Тот человек шел от лестницы сюда!
Эффи застыла на месте. Шаги стали громче, свет ярче, и наконец человек прошел мимо. Эффи, надолго задержавшая дыхание, с облегчением выдохнула. И услышала знакомый скрип петель, до того заржавевших, что никакой жир их не брал. Дверь ее каморки. Облегчение Эффи как рукой сняло. Амулет бился в грудь, как второе сердце.